Сказки для детей подготовительной группы

 

В. Даль «Старик Годовик»

Вышел Старик Годовик. Стал он махать рукавом и пускать птиц. Каждая птица со своим особым именем. Махнул Старик Годовик первый раз — и полетели первые три птицы. Повеял холод, мороз.

Махнул Старик Годовик второй раз — и полетела вторая тройка. Снег стал таять, на полях показались цветы.

Махнул Старик Годовик третий раз — полетела третья тройка. Стало жарко, душно, знойно. Мужики стали жать рожь.

Махнул Старик Годовик четвертый раз — и полетели еще три птицы. Подул холодный ветер, посыпался частый дождь, залегли туманы.

А птицы были не простые. У каждой птицы по четыре крыла. В каждом крыле по семи перьев. Каждое перо тоже со своим именем. Одна половина пера белая, другая — черная. Махнет птица раз — станет светлым-светло, махнет другой — станет темным-темно.

Что это за птицы вылетели из рукава Старика Годовика?

Какие это четыре крыла у каждой птицы?

Какие семь перьев в каждом крыле?

Что это значит, что у каждого пера одна половина белая, а другая — черная?

К. Ушинский «Слепая лошадь»

Давно, очень уже давно, когда не только нас, но и наших дедов и прадедов не было еще на свете, стоял на морском берегу богатый и торговый славянский город Винета; а в этом городе жил богатый купец Уседом, корабли которого, нагруженные дорогими товарами, плавали по далеким морям.

Уседом был очень богат и жил роскошно; может быть, и самое прозвание Уседома, или Вседома, получил он оттого, что в его доме было решительно все, что только можно было найти хорошего и дорогого в то время; а сам хозяин, его хозяйка и дети ели только на золоте и серебре, ходили только в соболях да в парче.

В конюшнях Уседома было много отличных лошадей; но ни в Уседомовой конюшне, ни во всей Винете не было коня быстрее и красивее Догони-Ветра — так прозвал Уседом свою любимую верховую лошадь за быстроту ее ног. Никто не смел садиться на Догони-Ветра, кроме самого хозяина, и хозяин никогда не ездил верхом ни на какой другой лошади.

Случилось купцу в одну из своих поездок по торговым делам, возвращаясь в Винету, проезжать на своем любимом коне через большой и темный лес. Дело было под вечер, лес был страшно темен и густ, ветер качал верхушки угрюмых сосен; купец ехал один-одинешенек и шагом, сберегая своего любимого коня, который устал от дальней поездки.

Вдруг из-за кустов, будто из-под земли, выскочило шестеро плечистых молодцов со зверскими лицами, в мохнатых шапках, с рогатинами, топорами и ножами в руках; трое были на лошадях, трое пешком, и два разбойника уже схватили было лошадь купца за узду.

Не видать бы богатому Уседому своей родимой Винеты, если бы под ним был другой какой-нибудь конь, а не Догони-Ветер. Почуяв на узде чужую руку, конь рванулся вперед, своей широкой, сильной грудью опрокинул на землю двух дерзких злодеев, державших его за У3ДУ, смял под ногами третьего, который, махая рогатиной, забежал вперед и хотел было преградить ему дорогу, и помчался как вихрь.

Конные разбойники пустились вдогонку; лошади у них были тоже добрые, но куда же им Догнать Уседомова коня!

Догони-Ветер, несмотря на свою усталость, чуя погоню, мчался как стрела, пущенная из туго натянутого лука, и далеко оставил за собой разъяренных злодеев.

Через полчаса Уседом уже въезжал в родимую Винету на своем добром коне, с которого пена клочьями валилась на землю.

Слезая с лошади, бока которой от усталости подымались высоко, купец тут же, трепля Догони-Ветра по взмыленной шее, торжественно обещал: что бы с ним ни случилось, никогда не продавать и не дарить никому своего верного коня, не прогонять его, как бы он ни состарился, и ежедневно, до самой смерти, отпускать коню по три меры лучшего овса.

Но, поторопившись к жене и детям, Уседом не присмотрел сам за лошадью, а ленивый работник не выходил измученного коня как следует, не дал ему совершенно остыть и напоил раньше времени.

С тех самых пор Догони-Ветер и начал хворать, хилеть, ослабел на ноги и наконец ослеп.

Купец очень горевал и с полгода верно соблюдал свое обещание: слепой конь стоял по- прежнему на конюшне, и ему ежедневно отпускалось по три меры овса.

Уседом потом купил себе другую верховую лошадь. И через полгода ему показалось слишком нерасчетливо давать слепой, никуда не годной лошади по три меры овса, и он велел отпускать две. Еще прошло полгода; слепой конь был еще молод, приходилось его кормить долго, и ему стали отпускать по одной мере. Наконец и это показалось купцу тяжело, и он велел снять с Догони-Ветра узду и выгнать его за ворота, чтобы не занимал напрасно места в конюшне. Слепого коня работники выпроводили со двора палкой, так как он упирался и не шел.

Бедный слепой Догони-Ветер, не понимая, что с ним делают, не зная и не видя, куда идти, остался стоять за воротами, опустивши голову и печально шевеля ушами. Наступила ночь, пошел снег, спать на камнях было жестко и холодно для бедной слепой лошади. Несколько часов простояла она на одном месте; но наконец голод заставил ее искать пищи. Поднявши голову, нюхая в воздухе, не попадется ли где-нибудь клок соломы со старой, осунувшейся крыши, брела наудачу слепая лошадь и натыкалась беспрестанно то на угол дома, то на забор.

Надобно вам знать, что в Винете, как и во всех старинных славянских городах, не было князя, а жители города управлялись сами собою, собираясь на площадь, когда нужно было решать какие-нибудь важные дела. Такое собрание народа для решения его собственных дел, для суда и расправы называлось вече. Посреди Винеты, на площади, где собиралось вече, висел на четырех столбах большой вечевой колокол, по звону которого собирался народ и в который мог звонить каждый, кто считал себя обиженным, и требовать от народа суда и защиты.

Никто, конечно, не смел звонить в вечевой колокол по пустякам, зная, что за это от народа сильно достанется.

Бродя по площади, слепая, глухая и голодная лошадь случайно набрела на столбы, на которых висел колокол, и, думая, может быть, вытащить из стрехи пучок соломы, ухватила 3Убами за веревку, привязанную к языку колокола, и стала дергать; колокол зазвонил так сильно, что народ, несмотря на то что было еще рано, толпами стал сбегаться на площадь, желая знать, кто так громко требует его суда и защиты.

Все в Винете знали Догони-Ветра, знали, что он спас жизнь своему хозяину, знали обещание хозяина — и удивились, увидя посреди площади бедного коня, слепого, голодного, дрожащего от стужи, покрытого снегом.

Скоро объяснилось, в чем дело, и когда народ узнал, что богатый Уседом выгнал из дома слепую лошадь, спасшую ему жизнь, то единодушно решил, что Догони-Ветер имел полное право звонить в вечевой колокол.

Потребовали на площадь неблагодарного купца; несмотря на его оправдания, приказали ему содержать лошадь по-прежнему и кормить ее до самой ее смерти. Особый человек приставлен был смотреть за исполнением приговора, а самый приговор был вырезан на камне, поставленном в память этого события на вечевой площади...

Н. Вагнер «Курилка»

Жил-был Курилка. Тот самый Курилка, про которого песенка поется:

Как у нашего Курилки

Ножки тоненьки,

Душа коротенька!

Курилка был из чистой сосновой лучинки с черной головкой.

Раз собралось в большую залу на Святки много нарядных детей: девочек в белых и розовых платьицах и мальчиков в хорошеньких курточках и рубашечках. Сели все в кружок, зажгли Курилку, и пошел он переходить из рук в руки. Каждый поскорее передавал Курилку соседу, и все весело пели:

Жив, жив, Курилка,

Жив, жив, не умер.

«Видишь, как все боятся, чтоб я не умер! — думал Курилка. — Значит, я хороший человек». И он от удовольствия пускал всем дым в глаза. Но у одного мальчика с большой белой головой он погас.

— Ах, дрянной Курилка, — сказал мальчик, — не мог ты погаснуть у соседа!

Курилка обиделся, и, как только снова попал к этому мальчику, он опять нарочно уже погас.

— Ну, — сказал мальчик, — гадкий Курилка надоел, будем играть в фанты!

И он бросил Курилку, да так ловко, что тот из залы полетел в гостиную, из гостиной — в диванную и там упал в угол с игрушками.

— Здорово живете, как поживаете! — закричал Курилка. — А я приехал с экстренным поездом прямо из большой залы. Там очень много народу, славное большое освещение, и все это для меня. Там каждый старался подержать меня в руках, потому что, согласитесь, ведь это большая честь. Все радовались, что я еще не умер, и пели: «Жив, жив Курилка». Я очень люблю такое внимание. Меня потчевали яблоками, конфетами, вареньем, но я ничего этого не ел, потому что не хотел, я только курил дорогие, хорошие сигары, — пуф, пуф, пуфф, — и все восхищались моим куреньем. Наконец все мне надоели, и я приехал сюда с самым скорым поездом, на крыльях ветряной Мельницы, как птица — шшш!

— Какой там болтун мне спать не дает? — сказала глиняная уточка. — Я целый день свищу — хоть бы вечером мне дали уснуть немного. Какая-то дрянная лучинка прилетела и шумит как не знаю что.

— Сударыня! Позвольте вам заметить, что я вовсе не лучинка. Так как вы простая глиняная утка, то и не можете меня оценить. Я никогда не был лучинкою. У меня дедушка был Курилка, бабушка — Курилка, и сам я настоящий Курилка, граф Курилка. Вот как!

— Послушайте, граф Курилка, — сказала кукла, у ног которой на полу лежал Курилка. — Вы всех нас крепко обязали бы, если б немножко помолчали.

— Ах! Мадемуазель! Прошу тысячу извинений, что не заметил вас тотчас же. Но вы просто меня ослепили! Такой прекрасной дамы я еще не видывал. Вы, вероятно, были в большой зале; там все барышни носили меня на руках, но ни у одной нет такой прекрасной лайковой ручки, как у вас. Я лежу у ваших ног, неужели вы не тронетесь этим и не отдадите мне вашей руки? Вы не смотрите, что на мне нет ботинок. Я обут по моде: ведь у меня ножки тоненьки, душа коротенька. Раз я пошел купить себе ваксы для лайковых сапожек в самый лучший магазин.

— Почем, говорю, стоит банка лучшей ваксы-стираксы, просите дороже, потому что я сам богач.

— Две копейки с гривной.

— Это дешево. Отрежьте мне на полтинку одну половинку.

— С большим бы удовольствием, — говорит, — но у нас теперь нет отрезалок, все вышли...

— Уймите вы этого пустомелю! — закричал барабан, — никому он покоя не дает. Всех оглушил!

— Позвольте вам заметить, многоуважаемый господин, что я вовсе не пустомеля. Я — князь Курилка, и притом очень храбрый. Раз я подрался с толстым поленом. Оно легло мне поперек дороги и сказало: «Нах!» А я его трах! И оно тырр... все разлетелось в мелкие дребезги. Вот как!

— Ну погоди! — сказал деревянный солдатик, — только бы все улеглись спать. Я тебе покажу такой трах, какого ты еще никогда не видал.

— Что же! Я уважаю всех солдат. Я сам солдат. Когда я был генералом Курилка, то я вскочил на печку, и тотчас же все ко мне. Шумят, кричат: «Жив, жив Курилка, жив, жив, не умер! Веди нас в огонь, и мы все за тобой: в огонь и в воду». И я тотчас же бросился в самый огонь, на все пушки. Вдруг бум, бах, ядро сквозь меня, я сквозь ядро, грох — прямо в печку. Все горит, трещит, трах, брах, крах...

Но никто уже не слушал Курилку. Все зажали уши, и кто как мог крепко спали, а он говорил, говорил, бормотал, бормотал и наконец сам заснул.

В полночь все игрушки проснулись, потому что они играют в самих себя только тогда, когда все в доме спят.

«Кукуреку!» — закричал картонный петух. Барабан пробил зарю. Уточка начала пищать. Труба затрубила, и фарфоровый попугай сказал: «Bonjour, рара!» Кошка сказала: «Давайте петь, меня никто не продувал уже третий День, и у меня животик засорился». Она начала прыгать и кричать: «Мя, мя, мя!..»

«Ах, это отлично! — вскричал Курилка и вскочил на ноги, — давайте петь! Когда я был в большой зале, там все пели, и я лучше всех, я удивительный музыкант и сочинил отличную Песню, которую везде поют на Святках!

И он завизжал самым тонким голоском:

Жив, жив, Курилка,

Жив, жив, не умер.

Все зажали уши.

— О нет, будем лучше танцевать! —- закричал волчок. — Ведь это так приятно — вертеться и жужжать.

— Будемте танцевать, — сказала кукла, — мой кавалер будет попугай, кошка будет танцевать с петухом, труба — с барабаном, а деревянный солдатик — с уточкой.

— Танцевать, танцевать! — закричал Курилка. — Становитесь скорей, живо, живо! Я сейчас покажу вам удивительный танец. Я танцевал его на кухне перед самим королем, вместе с казачком. Смотрите, нужно только стараться прыгать выше себя, вот как: фить так, вот как, фить так, вот как, вишь ты, ишь ты! — И Курилка до того распрыгался, что сбил с ног сперва волчка, потом уточку, лошадку, трубу и куклу.

— Уймите, пожалуйста, этого кухонного нахала! — закричали все. — Он до того развернулся, что не помнит себя. С ним просто играть нельзя.

— Курилка-дурак! — закричал попугай.

— Как! — закричал Курилка. — Как вы смеете говорить мне дерзости, вы мою честь затронули, вы мне оскорбление нанесли, вы должны со мной драться сию минуту, сию секунду, тут же, на месте, в упор, на пистолетах, шпагах, рапирах, пиках, секирах, саблях, граблях, защищайтесь, защищайтесь!

— Эй, пан! — закричал тут деревянный солдатик и схватил Курилку за шиворот. — Ты хоть и не пьян, а все-таки буян, и тебя надо немножко прохладить.

Курилка попробовал вырваться, но солдатик был крепкий. Он так его встряхнул, что из Курилки все занозы выскочили.

— Ой, ой, послушайте, — захныкал Курилка, — господин солдат, ваше благородие, я ведь ничего, я так только, я очень смирный, я уважаю господина попугая и всех военных...

...Все танцевали, и никто не слушал Курилку, а он бормотал, бормотал, бормотал, вплоть до белого утра.

Когда утром дети подошли к игрушкам, то все они были на своих местах, и даже Курилка лежал у ног куклы, как будто ни в чем не бывало.

— Посмотрите-ка, — сказали дети, — ведь это наш вчерашний Курилка сюда забрался, скажите, пожалуйста, разве здесь твое место? Ах, ты! Вон его!

И его выбросили за окно...

Но тут Курилку подхватила метла, которой мел дворник тротуар, и он слетел с плиты.

— Мети, мети, — закричал он, — я люблю чистоту. Долой весь сор, всякую дрянь, вот как, вот как!

И он прыгал по тротуару вместе с сором до тех пор, пока не завяз в метле.

— Ну! Я теперь поеду верхом на метле, — кричал он, — прощайте! Я поеду прямо в Китай, к китайскому императору. Он меня делает наследником престола.

Но дворник отнес его вместе с метлой в кухню и поставил в углу подле печки.

Здравствуйте! — закричал Курилка. — Я приехал от китайского императора. Там было много свечей.

Ну, это неправда, — сказала метла, — я просто вымела тебя с улицы.

Как ты смеешь мне возражать! — закричал Курилка...

И Курилка выскочил из метлы и упал на пол подле печки.

— Прошу тут не потерять терпения, — бормотал он, — но я не злопамятен. Я люблю греться подле камина.

Когда постранствуешь, воротишься опять,

И дым отечества нам сладок и приятен.

Все здесь так хорошо. Я вернулся в свои владения. Здравствуйте, кот Васька. Я вас сделаю своим интендантом, я знаю, у вас глаза так хорошо блестят. Я тоже умею блестеть. Когда я был в большой зале, у меня на голове блестела звезда в туманных облаках.

— Послушайте, — сказал кот, — вы самое бесполезное существо в целом свете. Как бы хорошо было, если бы вас бросили в печку. По крайней мере, вы дали бы хоть немножко тепла.

И желанье кота исполнилось. Кухарка подняла Курилку и бросила в печку.

— Смотрите все! — закричал он. — Смотрите! Я иду в огонь за честь отчизны! Ну, живей за дело! Вы все, глупые дрова! Берите с меня пример, вот как надо гореть — трах, пышь, тук, тшик!

И Курилка сгорел. От него осталась только щепотка золы.

И если когда-нибудь ты возьмешь золу в руки, то, пожалуйста, не хватайся потом за глаза руками. В них может попасть зола от Курилки — и ух! Как она защиплет тебе глаза!

А знаешь ли? Курилки все-таки полезны. Они удобряют землю своим прахом. И если тебе случится когда-нибудь в твоей жизни встретить Курилку, который всем надоедает, постоянно болтает и ничего не делает, то знай, что это не что иное, как ходячая машина для удобрения твоей родной земли. Вот и все!

Л. Чарская «Подарок феи»

Много радостей, много счастья сеял вокруг себя ласковый и мудрый король Серебряная Борода. Хорошо и привольно жилось всем подданным его королевства. Он много помогал бедным, несчастным, кормил голодных, давал приют бездомным — словом, помогал всем нуждающимся в его помощи. И королевство Серебряной Бороды было самое счастливое королевство во всем мире. Так его и прозвали люди «Счастливым королевством». Здесь не слышалось ни воплей, ни стонов, не видно было слез и печали, а уж о войнах и говорить нечего. Со всеми своими соседями жил в мире и согласии мудрый, добрый и ласковый король Серебряная Борода. За то и любили же его и свои и чужие подданные, и ближние и дальние соседи, и чужестранные цари, короли, герцоги, бароны...

Особенно же собственные подданные любили короля. Уж очень он был заботлив и добр, пекся об их благосостоянии, как любящий отец.

Но нет полного счастья ни у кого на земле. Не было полного счастья и у короля Серебряной Бороды.

Одинок был король, ни семьи у него, ни жены любимой, ни любящих деток — никого не было...

Много лет тому назад смерть унесла единственную дочь его. Близко принял к сердцу король смерть своей любимицы, но думал, что в заботах о благе своих подданных забудет о своем горе. Однако не тут-то было. С каждым годом король чувствовал все больше и больше свое одиночество и с каждым же годом задумывался все чаще и чаще, кому оставить после смерти королевство.

И решил наконец король выбрать из дочерей своих подданных одну, которая заменила бы ему умершую королевну, стала бы приемной дочерью его, короля, которой бы он после своей смерти мог оставить и трон королевский, и богатства свои.

Обрадовались подданные такому решению короля, предвидя, что выбор падет на достойную высокой чести девушку.

Разлетелись в разные стороны герольды, глашатаи, вестники, протрубили по всей стране, что хочет-де король-батюшка дочь себе выбрать, которая должна стать королевною, а со временем и королевою — повелительницей всего государства.

В назначенный день съехались в королевский дворец молодые девушки всего государства, все красавицы на подбор, одна другой очаровательнее, и все дочери знатных вельмож.

Смотрит старый король на красавиц и думает: «Кого выбрать? Кого предпочесть? Все они красавицы, все знатные. Одну возьмешь в дочери — обидится другая. Что тут поделаешь?»

Доброе сердце короля и тут боялось, как бы не огорчить кого да не обидеть. С такими мыслями удалился в свою опочивальню король Серебряная Борода и видит — стоит в углу его королевской опочивальни белая женщина, вся словно сотканная из солнечных лучей. Дивно светится лицо ее, стан, одежда. Целые снопы света выходят из очей.

Отступил в изумлении король при виде лучезарного видения. Всплеснул руками.

— Кто ты, невиданное существо? — спрашивает он лучезарную гостью.

— Я добрая фея, волшебница Рада, — отвечает она. — Я узнала о том, что ты, король, решил приискать себе дочь взамен умершей королевны. И вот я пришла, чтобы сказать тебе, что я хочу сделать тебе подарок. Ты заслужил его, король, добрым сердцем и заботою о своих подданных.

— Подарок? — спросил с удивлением король. — Что же ты, фея, намерена мне подарить?

— Я подарю тебе такую дочь, что ты будешь самым счастливым отцом в мире, я выберу тебе такую дочь, что ты сразу полюбишь ее так, как любил свою покойную любимицу, и приемная твоя дочь заменит тебе потерянную королевну.

— О, фея! — воскликнул король. — Скажи, которая из девушек, явившихся во дворец, та, что ты предназначила мне в дочери?

— Вот что, король, слушай внимательно: в числе девушек, которые завтра явятся во дворец, будет одна, на плече которой, как только переступит она порог твоего дворца, усядется белая голубка. Вот ту, мой король, ты и сделай своей дочерью. Только смотри не ошибись.

Сказала и исчезла фея Рада из опочивальни короля.

Всю ночь не мог уснуть король Серебряная Борода. Все думал о той девушке, которую обещала ему в виде подарка дать в дочери фея. Наутро встал поспешно, оделся и вышел в королевский зал, где уже ждали его собравшиеся девушки. Прошел король по залу раз, прошел два, смотрит на девушек, свою длинную бороду поглаживает и ничего не говорит. Вдруг видит король в окно, что распахнулись ворота замка и въехала тележка в королевский Двор. На тележке уголья наложены, а тележку везет девушка лет шестнадцати, худенькая, заморенная, смуглая, некрасивая, ну, словом, совсем, совсем дурнушка. А на плече девочки сидит белая как снег голубка, сидит и воркует человеческим голосом:

— Вот тебе дочь, король. Бери ее и знай, что она лучше всех этих красавиц, что собрались в твоем дворце.

Рассердился король и, несмотря на всю свою доброту, упрекнул фею:

— Хорошо же ты насмеялась надо мной, Рада, вон какую дурнушку выбрала мне в дочери!

А фея, или, вернее, белая голубка, снова заговорила ему в ответ:

— Постой, погоди, король. То ли еще увидишь!

Нечего делать! Велел король своим слугам взять тихонько во дворец дурнушку, приказал ей нарядиться получше и вместе со знатными девушками-красавицами ждать в парадном зале.

А сам вышел в сад, не решаясь сразу назвать дочерью невзрачную девушку. Вышел и видит: у ограды сидят двое ребятишек; на них ветхие платьица, старенькие башмаки, а лица сияющие, радостные, точно в великий праздник.

— Чему вы радуетесь, детки? — обратился к ним король.

Дети никогда не видели короля вблизи и потому не узнали его.

— Мы ждем маленькую угольщицу, добрый господин, — отвечали они. — Она возит про давать уголь на королевскую кухню и всегда возвращается с полными руками всяких сладостей, которые дарит ей повар короля. И она отдает нам все до единого кусочка, добрая Мария.

— Неужели же она, такая бедная, отдает вам все? — заинтересовался король.

— Все! Она говорит, что давать во сто раз приятнее, нежели получать самой, — в один голос отвечали дети.

Король кивнул головой и пошел дальше. У ворот он увидел старую, бедно одетую женщину, которая сидела неподвижно, устремив глаза вдаль.

— Кого ты ждешь, голубушка? — обратился к ней король, очень удивленный тем, что женщина не поднялась при его приближении.

— Я жду угольщицу Марию, — отвечала та. — Она должна выйти скоро из дворца, куда повезла уголь на продажу. Сейчас она вернется, и мы пойдем вместе купить хлеба и мяса. Она только и работает на меня с тех пор, как я ослепла.

— Так ты слепая? — изумился король, с состраданием глядя на женщину.

— Да, добрый человек, я ослепла около трех лет тому назад и с тех пор пользуюсь услугами моей Марии, которая работает за десятерых, чтобы прокормить меня.

— Это дочь твоя, конечно? — живо заинтересовался король.

— О, нет, добрый человек, Мария мне чужая. Она круглая сирота и пришла работать на меня, узнав, что дети бросили меня, не желая кормить под старость свою слепую мать...

— Но почему же, если ты так нуждаешься, почему не обратилась ты к королю? — снова спросил Серебряная Борода. — Ведь король, слышно, очень охотно помогает беднякам.

Ах, добрый господин, я бы и обратилась к королю, да Мария не позволяет, — ответила слепая. — Мария говорит, что стыдно просить тогда, когда есть еще силы работать, и что у нашего короля много таких бедных, которые вдвое несчастнее и беднее нас. Вот какова моя Мария! — с заметной гордостью заключила слепая.

Радостным чувством исполнилось сердце Серебряной Бороды: он понял, про какую добрую угольщицу говорили ему дети и эта слепая.

В ту же минуту легкий шорох заставил его обернуться. Это шел какой-то старик, который, не узнавая короля, спросил, не видал ли он маленькой угольщицы. Король не мог удержаться, чтобы не спросить старика, почему он так интересуется угольщицей.

— Умная она девушка, очень умная, — произнес старик. — Поговорить с ней для меня, старика, большое наслаждение. Все-то она знает, всем интересуется! Трудно другую такую сыскать. Жаль, бедная она и незнатного рода. А по уму и сердцу своему лучшей заслуживает доли, чем быть простой угольщицей.

В это время до короля донесся из дворца какой-то шум. Король подошел, никем не замеченный, к самому дворцу и остановился у открытого окна зала, где находились собравшиеся девушки. Остановился и остолбенел от изумления. Куда девались очаровательные личики красавиц? Куда исчезли нежные улыбки с их розовых уст? Куда пропал алый румянец, делавший их похожими на вешние розы? У девушек-красавиц были позеленевшие от злости лица, сверкающие глаза, перекошенные гневом губы. Глухими голосами недавние красавицы перекрикивали друг друга и бранились.

Каждой из них так хотелось быть королевной, что, позабыв себя, они старались как можно сильнее уколоть и оскорбить друг друга. Зависть и злоба сделали безобразными их недавно еще красивые лица.

И среди них, кроткая и ласковая, ходила смугленькая девушка с нежно заалевшими щеками, с кроткою ласкою в больших добрых глазах; на плече ее сидела голубка. Девушка подходила то к той, то к другой злобствующей красавице и с кротким терпением умоляла успокоиться, не ссориться, покориться своей судьбе.

— Можно быть счастливой и полезной людям и не будучи королевной, — нежно звучал ее мелодичный голос, и недавно еще некрасивое лицо девушки теперь чудно преобразилось, сделавшись отражением ее прекрасной души.

Не вытерпел король, вошел в зал, подошел к угольщице Марии, взял ее за руку и произнес громко:

— Вот кто будет моей дочерью! Она одна достойна заменить мою покойную дочь, она одна достойна стать королевной! О фея Рада! Благодарю тебя за чудный подарок, за редкое сердце моей милой Марии!

Сказав это, низко поклонился белой голубке седой король Серебряная Борода.

И сделалась королевной маленькая угольщица. Она взяла к себе во дворец слепую и заботилась о ней, как родная дочь, окружила себя бедными детьми, учила их и придумывала для них разные занятия и развлечения, вызвала во дворец умных стариков, с которыми советовалась, как бы лучше помогать королю Серебряной Бороде в его добрых делах. И обо всех людях пеклась и заботилась добрая королевна.

И Серебряная Борода был счастлив с нею всю свою жизнь.