Сотник. На тебя вся надежда

Весёлая история Юрия Сотника о смешных приключениях и происшествиях с детьми и их родителями. Рассказ о том, как мальчика Лёшу оставили с тётой Соней. А что было дальше? Читайте и всё сами узнаете.

Рассказ для младших школьников. Рассказ для начальной школы.

Юрий Сотник. «На тебя вся надежда»

Из-за переезда в новый дом мы не сняли дачу. Я, правда, побывал в пионерском лагере, но родители мои почти всё лето провели в городе. Только два раза они выезжали на природу, и каждый раз со мной в это время что-нибудь случалось.

Про историю с козлом я уже рассказал. Вторая история случилась уже в середине августа, когда папа только что получил отпуск. Знакомые предложили родителям отправиться дней на десять в байдарочный поход. Папа с мамой никогда на байдарках не ходили, им очень хотелось узнать, что это за удовольствие, но взять меня с собой они отказались.

— Дай мы сами научимся вёсла держать,— сказал папа.— Тогда купим на следующий год байдарку — будешь с нами плавать.

Снова родители стали советоваться, на кого меня оставить. В этот раз такой человек нашёлся быстро. Мама поехала зачем-то в центр города и вернулась очень довольная.

— Всё устроилось! Тётя Соня у нас поживёт.

— Тётя Соня? Тихомирова? — слегка удивился папа.

— Ну да! Я её в автобусе встретила. Она сказала, что с восторгом переберётся к нам и присмотрит за Лёшкой.

— С восторгом? — тем же тоном переспросил папа.

Я тоже был несколько удивлён, что за мной будет присматривать именно тётя Соня и что она будет делать это с восторгом. Она была замужем за приятелем моего покойного дедушки. Папа знал его с детства, мама — тоже очень давно, но после смерти дедушки родители бывали у Тихомировых редко, а я последний раз виделся с тётей Соней, когда мне было лет шесть или семь.

Мама объяснила, почему тётя Соня пришла в такой восторг. К её мужу приехала куча родственников из Хабаровска, и она вынуждена была готовить на них, да мыть посуду, да водить их по магазинам. Теперь она скажет, что у неё заболел кто-то из близких, что она должна уехать, и пусть эти родственники сами моют посуду.

— Она уверена, что поладит с Лёшей,— добавила мама.— Она говорит, что у неё прирождённый педагогический талант.

— А у самой детей не было,— заметил папа.

— Хорошо! — рассердилась мама.— Что тебе, собственно, не нравится? Ну, пусть она преувеличивает и у неё нет педагогического таланта. А у кого из наших близких он есть?

Папа не ответил, а мне было всё равно, кто за мной будет присматривать и есть ли у него педагогический талант. Я слишком был огорчён, что меня не берут в поход.

Всю вторую половину дня накануне отъезда папа с мамой ползали на четвереньках среди разложенных по полу вещей, всё время что-то теряли, то и дело ссорились. Я тогда не читал ещё «Трое в одной лодке» и не знал, что все туристы так собираются в путь.

Часов в восемь раздался звонок.

— Тётя Соня,— сказала мама, и мы все пошли в переднюю.

Я слышал, что тёте Соне около шестидесяти, но выглядела она моложе. У неё были светло-жёлтые, кудряшками, волосы и короткое пёстрое платье. Молча сжав красные губы бантиком, она подставила маме для поцелуя одну щёку, папе — другую. Затем она наклонилась ко мне и ткнула себя пальцем куда-то рядом с узким напудренным носом.

— Целуй сюда! — сказала она и снова сжала красные губы бантиком.

Я вяло чмокнул её. Тётя Соня прошлась по передней, заглянула в одну комнату, в другую.

— Блаженство! — сказала она без всякого выражения.

— Что? — не понял папа.

— После того кошмара, который у нас в доме, здесь рай.

Мы вошли в комнату. Тётя Соня села на стул, вынула из сумочки плитку шоколада.

— Алёха!.. Это тебе.

Я взял шоколад, поблагодарил. Тётя подняла указательный палец.

— Но только, Лёха, уговор: пока я здесь, ты будешь получать сладкое только после обеда и после ужина.— Склонив голову набок, она посмотрела на меня круглыми светло-серыми глазами.— Ну как, лады?

— Угу,— промычал я. Что-то не понравилось мне это «лады» и вообще манера тёти Сони разговаривать со мной.

А она протянула руку и сказала:

— Молодец! Давай лапу на уговор!

Это мне тоже не понравилось, но я пожал руку. Покосившись на папу с мамой, я заметил, что они переглянулись.

Больше в тот вечер тётя Соня со мной не разговаривала. Меня послали гулять с Шумкой, а потом уложили спать.

На следующее утро тёте Соне было не до меня. Она спрашивала маму, где лежит моё бельё, как варить кашу «геркулес» (ей никогда не приходилось этого делать), по какому адресу сообщить, если со мной случится что-нибудь особенное. На это мама сказала, что она сама будет звонить из каждого посёлка, где есть переговорный пункт.

Папа сходил за такси и приехал в нём к нашему подъезду. Антошка Дудкин, Аглая и рыжие Зинка и Васька Брыкины подошли к машине и стали смотреть, как в неё засовывают рюкзаки, авоськи, удочки и таксу Шумку (родители решили взять её с собой).

— Лёшк! Куда едешь? — спросил Дудкин.

— Никуда,— ответил я.

— Опять один остаёшься? — спросила Аглая.

— Нет, голубчики,— сказала мама.— Теперь мы учёные, больше вы нам в квартиру козла не притащите.

— А мы и не собираемся,— буркнула Аглая, и все четверо отошли от машины.

Родители поцеловали меня, тётю Соню... Такси двинулось и скоро исчезло за воротами.

Вот тут тётя Соня за меня и принялась.

— Лёшка! Пошли к Антону,— сказала Аглая.— Ему белых крыс подарили.

Я двинулся к ребятам, но тут услышал за спиной очень негромкий голос тёти Сони:

— Алёша, можно тебя на минуточку?

Я вернулся, подошёл к ней.

— Понимаешь, какое дело, Алёха,— почти шёпотом проговорила она.— Нам нужно очень серьёзно потолковать. Идём, а?

Я сказал ребятам, что скоро вернусь, и пошёл за тётей Соней наверх. В кухне она села спиной к окну, положила ногу на ногу, чиркнула спичкой, затянулась сигаретой и заговорила:

— Слушай, Лёха... Ты парень взрослый, голова у тебя работает — во! — Она показала большой палец.— Значит, мы можем говорить, как человек с человеком. Ага?

— Ага,— пробормотал я.

— Так вот, я хотела тебя спросить: как ты расцениваешь свой поступок?

— Какой поступок?..

— А вот сейчас, во дворе...

Я молчал, обалдело глядя на эту странную тётку. А тётка отвела руку с сигаретой далеко в сторону, и тоже молчала, и тоже смотрела на меня круглыми светлыми глазами со слипшимися от краски ресницами.

— Я... я не помню никакого поступка,— пробормотал я.

— Очень жаль! — молвила тётя Соня и снова застыла, сжав губы бантиком.

Я взмок от напряжения, но так и не понял, что ей от меня надо.

— Хорошо. Я тебе подскажу,— смилостивилась наконец тётя Соня.— Вот тебя ребята позвали смотреть белых крыс. Я понимаю, крысы, конечно, дело важное, но я-то всё-таки не пустое место. А?

Тут я молча кивнул.

— А как же ты поступил? Тебя позвали, и ты, не оглянувшись на меня, не спросив, как я к этому отнесусь, взял да и пошёл к ребятам. Словно и нет меня. По-товарищески это, как ты полагаешь?

Я совершенно не понимал, что в моём поступке могло быть нетоварищеского, но на всякий случай качнул головой.

Тётя Соня затянулась сигаретой, выпустила дым.

— Так что же, по-твоему, теперь надо сделать?

— Попросить прощения,— в страшной тоске промямлил я.

— Умница! — воскликнула тётя Соня.— Давай лапу! Я была уверена, что мы с тобой душа в душу заживём.

— Лёшка! Ну, скоро ты? — донеслось со двора.

Я уже знал, как надо себя вести.

— Тётя Соня, можно, я пойду?

— К этим самым... крысам? — Тётя Соня помолчала.— Крысы, я понимаю,— это очень интересно, только знаешь, что я тебе скажу!.. Давай такой уговор: сначала дело, а потом развлечения. Ага?

Я спросил, какое дело она имеет в виду.

— А дело оч-чень, оч-чень важное. Мы сейчас займёмся составлением распорядка дня.

Я не стал возражать. Я пошёл в комнату, лёг на подоконник и сказал ребятам, что к Антону не пойду.

— Эта... длинноносая не пускает? — приглушённо спросила Аглая.

Я молча кивнул.

Тётя Соня так увлеклась составлением распорядка дня, что забыла приготовить обед, и мы пообедали «геркулесом», сваренным, правда, на молоке. Теперь, согласно «распорядку», я мог гулять только два часа перед обедом и столько же перед ужином, а остальную часть дня мне предстояло заниматься «осмысленным времяпрепровождением». Под этим тётя Соня подразумевала утреннюю гимнастику (я её и так делал), уборку своей комнаты, мытьё чайной посуды (столовую посуду тётя Соня взяла на себя), повторение пройденного в школе, чтение художественной литературы (два часа), послеобеденный отдых (один час). Где-то между этим отдыхом и вечерней прогулкой тётя Соня написала: «Свободное время». Но потом она спросила меня, чем я люблю в свободное время заниматься. Я сдуру ответил, что люблю мастерить, что сейчас клею из картона фрегат. Тут тётя Соня зачеркнула «свободное время», а сверху написала: «Труд».

Я попытался объяснить, что уже сделал всю домашнюю работу, которую получил на лето, пытался втолковать тёте Соне, что я люблю читать, но привык это делать, когда мне захочется, пытался я возразить и против пункта о прогулках... Тётя Соня долго смотрела на меня, склонив голову набок, потом проговорила:

— Лёшка!.. Ты слышал когда-нибудь о знаменитом русском учёном Павлове?

— Слышал,— сказал я.

— Что же ты слышал?

— Он делал опыты с собаками... и ещё там... эти... рефлексы всякие.

— Правильно! — сказала тётя Соня.— Так вот, этот академик в журнале «Здоровье» недавно написал, что для человека имеет колоссальное значение размеренный ритм жизни.— Тётя Соня закурила очередную сигарету.— Лёха! Ты же совершенно взрослый парень! Ты же не можешь не понимать, что папа с мамой тебя немного разболтали. Верно ведь? Да?