Я всхлипнул. Я почувствовал, что сердце моё ожесточилось. Мне захотелось выкинуть что-нибудь такое, что мама с папой надолго бы запомнили. Одним словом, мне захотелось проучить своих родителей и эту самую тётю Соню.
Я откинул плед, посмотрел на часы. Прошло минут тридцать, как я лёг. В квартире не было слышно ни звука. Нет!.. Какой-то звук всё-таки доносился из соседней комнаты: вроде бы похрапывание... Я встал, прошёл в одних носках в переднюю. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта...
Так и есть! Тётя Соня лежала на тахте и спала. Рядом с ней на полу валялась книга и стояла пепельница, в которой ещё дымился окурок.
Примерно ещё через полчаса я вышел из подъезда. На мне было драповое пальто, зелёная вязаная шапка и шерстяные брюки. Под мышкой я держал школьный портфель. В нём навалом лежали шесть котлет, граммов триста колбасы, «Приключения Тома Сойера», полбатона, пол пачки сахара и куча сухарей, которые мама сушила в духовке на котлеты. Сухарей было так много, что портфель из-за них не закрывался.
Под аркой ворот я встретил Аглаю. Она несла в авоське пакеты с молоком. Увидев меня, она застыла, поставив исцарапанные ноги носками внутрь.
— Чего это ты? Как на Северный полюс...
Я всегда чувствовал, что Аглая относится ко мне свысока, считая меня размазнёй или маменькиным сынком. Вот теперь она поймёт, с кем имеет дело! Я остановился и, понизив голос, сказал загадочно:
— Ничего! Зато вот ночью мне не будет холодно.
— Как это... ночью?
— А вот так! Никому не скажешь?
— Чего не скажу? Вот тебе честное — никому! А что такое?..
— Я из дома убежал.
Аглая неподвижно смотрела на меня чёрными глазками. Одна растрёпанная коса свисала ей на грудь, а другая была за спиной.
— Вот... да-а-а! — протянула она тихо.— Насовсем?
— Насовсем. То есть... пока родители не вернутся.
— Тебя эта тётка довела?
Я кивнул.
Аглая разглядывала меня так, словно мы только что познакомились.
— Вот... да-а-а! — снова протянула она в раздумье.— А где ты жить будешь?
Я сказал, что днём буду скитаться по улицам, а ночевать — в парке на лавочке. Не зря я так тепло оделся.
— Тебя в милицию заберут.
— Ну и пусть. Так ей и надо.— Я имел в виду не милицию, а тётю Соню.
— А если простудишься и помрёшь?
— И пожалуйста! В другой раз они будут знать.
— Кто «они»?
— Родители.
— Во дурной! Да ведь другого раза тогда уже не будет: ты ведь помрёшь!
Я промолчал. Я почувствовал, что тут не всё до конца мной продумано.
Аглая замотала головой:
— Лёшка, не! В парке на лавочке — это всё глупости... Гляди, какая туча, и ещё по радио говорили — сегодня похолодание и дождь. Лёшка, знаешь что? Иди пока в «ущелье» и там жди. Я молоко отнесу, ребят позову, и мы что-нибудь придумаем. Мы над тобой шефство возьмём: спрячем где-нибудь и будем тебе пищу носить и всё такое.
Аглая убежала, а я остался под аркой слегка ошеломлённый.
Уходя из дома, я рисовал перед собой такую картину: вечер, людная, освещённая фонарями улица... Куда-то спешат весёлые, беззаботные прохожие... А недалеко в пустом и тёмном парке лежит на скамейке бесприютный мальчик. У меня даже в горле першило от очень приятной жалости к себе. Теперь всё получилось не так трогательно, зато куда интересней. Вся Аглаина компания узнает, какой я отчаянный. Все они будут волноваться из-за меня, хлопотать, шушукаться, и сама Аглая будет заботиться о моём пропитании.
«Ущельем» назывался узкий тупичок между бетонным забором нашего двора и большой трансформаторной будкой. Я пробирался в него через весь двор, держась под самой стеной дома, чтобы тётя Соня не увидела из окна. Во дворе сидели на лавочках старушки, перед ними играли малыши, но никто не обратил на меня внимания.
В «ущелье» стоял какой-то старый ящик. Я положил на него портфель, снял пальто, шапку и стал прохаживаться, ожидая ребят. Я решил держаться перед ними очень хладнокровно, как будто побег из дома для меня самое плёвое дело.
Прошло минут двадцать. Я забеспокоился: вдруг Аглаю почему-либо задержали родители? Но только я об этом подумал, как в мой тупичок вбежали четверо: Зина и Васька Брыкины, Аглая и Антошка.
— Лёшка, порядок! — объявил Дудкин.— Аглая мне сказала, у меня сразу мозги завертелись, и я в момент всё придумал.
— У тебя квартира будет шикарная,— пояснила Аглая.— Четыре комнаты, кухня и два телефона.
— Только ты смотри ничего не трогай,— сказала Зинаида.
— Ага! — кивнул Васька.— А то нам знаешь как попадёт!
Он и его сестра были двойняшки и очень походили друг на друга: оба рыжие, круглолицые, оба в веснушках и почти без бровей. Но характеры у них были разные: Зина — властная, деловитая, а Ваську ребята часто называли «лопухом» — он только поддакивал сестре да во всём подчинялся ей.
Я ничего не понял. Какая квартира? Какие комнаты? Какие там ещё телефоны?.. Но постепенно мне всё объяснили. На одной площадке с Брыкиными была квартира профессора Грабова. Сейчас профессор с семьёй жил на даче, а ключи от его квартиры были оставлены Брыкиным, которые взялись поливать цветы в горшках на подоконниках. Вот в этой квартире мне и предлагали поселиться. Поливкой цветов занимались Зина и Вася. Два ключа, связанные тесёмочкой, болтались сейчас на указательном пальце Зинаиды. Она сказала:
— Я бы ни в жизнь не согласилась, если бы не Антон. Он говорит, что ты из-за нас страдаешь.
— Ага,— кивнул Вася.— Из-за козла.
Я как-то скис. Ночевать в пустой чужой квартире показалось мне страшнее, чем ночевать в парке. Но признаться я в этом не захотел и попытался выкрутиться другим способом. Я поблагодарил и сказал, что не хочу подводить Зину и Васю: ведь им может попасть из-за меня.
— Да откуда им попадёт! — воскликнула Аглая.— Ты, главное, сиди тихо, свет не включай и ничего не трогай. Тогда никто ничего и не узнает.
Услышав «свет не включай», я ещё больше скис. Я сказал, что тётя Соня может обратиться в милицию, оттуда пришлют собаку-ищейку, и она найдёт меня по следам. Зинаида помрачнела.
— Тогда отец с меня шкуру сдерёт.
— И с меня тоже,— сказал Вася.
— Придумал! — вскричал Антон.— Ни одна собака его не найдёт. Мы с Васькой его на руках отнесём, и он никаких следов не оставит.
— На четвёртый этаж? — усомнилась Аглая.
— А чего? Мы только до лифта. А там чуток подержать его на руках, и лифт нас подымет.
Всем понравилась эта идея, и я понял, что мне уже не отвертеться. Девочки взяли мой портфель и пальто, Вася с Антоном скрестили руки, и я сел на них, обхватив мальчишек за шею. Они двинулись по двору мелкими шажками. Девочки шли рядом, загораживая меня от малышей и старушек.
— Как бы в подъезде... как бы в подъезде на кого не нарваться! — прокряхтел Дудкин.
Дверь подъезда, как всегда, была открыта только на одну створку. Антону с Васькой пришлось попыхтеть, втаскивая меня боком. Нам повезло: в подъезде мы никого не встретили, и кабина лифта оказалась внизу. Зина побежала наверх пешком, Антошка с Васькой внесли меня в лифт, за нами вошла Аглая. Она закрыла двери и нажала кнопку. Зина взбежала на четвёртый этаж почти одновременно с нами. Тяжело дыша, она открыла сначала внутренний замок, потом английский.
— Тащите! — прошептала она.
Дудкин с Васькой снова запыхтели, протаскивая меня в дверь. Войдя в переднюю, Антон споткнулся о резиновый коврик для ног, и мы все трое грохнулись на пол. Девчонки юркнули за нами и бесшумно закрыли дверь.
— Вроде тощий, а какой тяжёлый! — заметил Дудкин, подымаясь и потирая голову над ухом.
Отдышавшись, мы пошли осматривать моё новое жилище. Тут действительно было четыре комнаты: кабинет профессора, спальня профессора и его жены, комната их взрослой дочери и её мужа и ещё большая общая комната вроде гостиной. Мебель везде была новая, низкая, и только в спальне стояли две старомодные кровати никелированными спинками к двери. На них Зинаида обратила моё особое внимание.
— Ты, если услышишь три звонка, не бойся: это значит — я пришла или Вася. А если услышишь, кто-то без звонка входит,— сразу под кровать ныряй: это значит — мама пришла или, ещё хуже, отец.
Получил я и другие инструкции. Мне велено было держать пальто и провизию под кроватью, чтобы в случае тревоги не оставить где-нибудь на виду. Меня предупредили, чтобы я не зажигал электричества даже в передней и в коридоре, потому что двери в комнатах застеклённые и свет будет заметен со двора. Потом все собрались уходить.
— Я тебе сегодня горячий ужин принесу,— сказала Аглая.— Я сразу пять звонков позвоню, и ты открой. А то для желудка вредно без горячей пищи.
Оставшись один, я присел на тахту в большой комнате. Конечно, это очень здорово, что Аглая принесёт мне горячий ужин, но сидеть одному было скучновато, и вообще меня смущала мысль о том, что я буду тут делать, когда стемнеет. Когда же я подумал о ночи, которую мне придётся провести, не зажигая света, в этой огромной квартире, мне совсем стало тошно.
Я решил ещё раз осмотреть квартиру. Заглянул в кухню, в комнату дочки профессора, зашёл в его кабинет. Там две боковые стены от пола до потолка были заняты некрашеными полками с книгами. Я прошёл вдоль левой стены, читая названия на корешках. Тут всё было что-то научное, как я понял, медицинское. Я перешёл к полкам на противоположной стене и начал двигаться от окна к двери. Здесь попадались книги, которые были и у нас: Достоевский, Чехов, Паустовский... Я стал высматривать, не попадётся ли что-нибудь приключенческое. Прошёл почти вдоль всей стены, но ничего не попалось.
Двери из гостиной были распахнуты внутрь кабинета. Одна из створок закрывала от меня самые крайние книги. Я потянул к себе створку и... тут же скакнул назад. В углу на полке вровень с моей физиономией стоял грязно-жёлтый человеческий череп. Нескольких зубов у него не хватало, а во лбу над чёрной глазницей чернела неровная дыра.
Даже когда я был маленьким, меня нельзя было напугать ни Бабой Ягой, ни Кощеем Бессмертным, ни другими сказочными страшилищами. Но всего, что связано с мёртвыми, я боялся до судороги.
