Сказки зарубежных писателей для детей 3-4 лет

Сказки для детей младшего дошкольного возраста

Ш. Перро «Красная Шапочка»

В одной деревне жила-была маленькая девочка, да такая хорошенькая, что другой такой и не сыскать: мать души в ней не чаяла, а бабушка и подавно. Добрая старушка подарила внучке маленькую красную шапочку, которая до того была ей к лицу, что все с тех пор так и прозвали девочку Красной Шапочкой.

Однажды мать напекла пирожков и говорит Красной Шапочке:

— Сходи проведай бабушку — она приболела. Снеси ей пирожок и этот горшочек с маслом.

И Красная Шапочка тотчас отправилась в путь, чтобы навестить бабушку, которая жила в другой деревне.

Дорога шла лесом. Там-то, в глухой чаще, увидел Красную Шапочку волк. Очень захотелось ему сейчас же съесть девочку. Но неподалеку работали дровосеки — и волк не посмел. Он притворился любезным и только спросил ее, куда она идет.

Бедная Красная Шапочка не знала, как опасно пускаться в разговоры с волком. Вежливая девочка ответила:

— Я иду проведать бабушку и несу ей пирожок да горшок с маслом, что мама ей послала.

— А далеко живет твоя бабушка? — допытывался хитрый волк.

— О да! — откликнулась Красная Шапочка. — Это за мельницей, вон там, первый дом в деревне.

— Вот как! — сказал волк. — Пойду и я навестить ее. Ты ступай по той дороге, а я пойду по этой — посмотрим, кто придет раньше.

Тут волк пустился бежать со всех ног по кратчайшей дороге, а девочка пошла шажком по более длинной. К тому же она поминутно останавливалась, чтобы нарвать орешков, поймать бабочку или связать букетик из попадавшихся цветочков. Красная Шапочка еще и полдороги не прошла, а волк уже добежал до дома бабушки и постучался: тук, тук.

— Кто там?

— Это я, Красная Шапочка, — сказал волк, подражая голосу девочки, — я принесла пирожок и горшочек с маслом, что мама послала вам.

Добрая бабушка была в постели, так как чувствовала себя не совсем хорошо. Она закричала:

— Потяни за веревочку, задвижка отойдет.

Волк потянул за веревочку — и дверь отворилась. Тут он набросился на старушку и разом проглотил ее, так как целых три дня ничего не ел. После этого он запер дверь, улегся в бабушкину кровать и стал поджидать Красную Шапочку.

Через некоторое время она постучалась в дверь: тук, тук.

— Кто там?

Красная Шапочка, услыхав грубый голос волка, испугалась было, но потом подумала, что, верно, бабушка охрипла от простуды, и ответила:

— Это я, Красная Шапочка, я принесла пирожок и горшочек с маслом, что мама послала вам.

Волк, изо всех сил стараясь смягчить голос, закричал:

— Потяни за веревочку, задвижка и отойдет.

Девочка вошла. Волк прикрылся одеялом и говорит ей:

— Поставь пирожок и горшочек с маслом на полку да присядь.

Красная Шапочка присела рядом и очень удивилась тому, как выглядит бабушка.

— Бабушка, какие у вас большие руки!

— Это чтоб лучше обнять тебя, деточка!

— Бабушка, какие у вас большие ноги!

— Это чтоб лучше бегать, деточка!

— Бабушка, какие у вас большие уши!

— Это чтоб лучше слышать, дитя мое!

— Бабушка, какие у вас большие глаза!

— Это чтоб лучше видеть тебя, дитя мое!

— Бабушка, какие у вас большие зубы!

— А это чтоб скорее съесть тебя! — С этими словами злой волк набросился на Красную Шапочку и проглотил ее.

В это самое время возвращались из леса дровосеки. Они как раз проходили мимо домика бабушки и услышали шум. Вбежали дровосеки в домик и убили волка. А из его брюха вышли бабушка и Красная Шапочка — целые и невредимые.

Братья Гримм «Соломинка, уголь и боб»

В одной деревне проживала бедная старушка. Набрала она себе бобов на обед и приготовилась их варить. Развела на шестке огонь, а чтобы он поскорее разгорался, она подбросила в огонь горсточку соломы. Вода закипела и женщина стала сыпать бобы в горшок; только один боб выскользнул у нее из рук и упал на пол; тут он лег рядом с соломинкой; а вскоре упал с шестка еще пылающий уголек и скатился прямо к тому месту, где лежали соломинка и боб.

Тут соломинка заговорила первая.

— Вы откуда, милые друзья? — спросила она.

Уголь сказал:

— Я счастливо отделался, я выскочил из огня; плохо мне было бы, если бы я не ушел: сгорел бы я весь, только пепел от меня остался бы.

А боб сказал:

— Хотела старуха посадить меня в горшок да сварить вместе с товарищами моими себе на обед, ну да я удрал цел и невредим.

— А вы думаете, мне не грозила тоже смерть? — сказала тут соломинка. — Ведь всех моих сестер старуха бросила в огонь, и все они сгорели, их было целых шестьдесят; мне посчастливилось, я меж пальцев проскользнула и вот сюда упала.

— Ну что мы теперь станем делать? — спросил уголь.

— Как что? — сказал боб. — Мы все так счастливо избавились от смерти, теперь давайте никогда не разлучаться, и будем жить как добрые товарищи, а чтобы нас здесь не постигла еще беда, уйдем отсюда и пойдем по свету белому шататься.

Соломинке и углю это понравилось, и они все втроем отправились в дорогу.

Идут они, идут; пришли к ручейку. Как перебраться на другую сторону, не знают, не было там ни моста, ни дощечки. Соломинка догадалась и говорит:

— Я лягу поперек ручья с одного берега на другой, а вы перейдете по мне, как по мосту.

Тут соломинка протянулась с одного берега на другой. Горячий уголь пошел первым; храбро заковылял он вприпрыжку по новопостроенному мостику. Вот он на самой середине и слышит, как под ним журчит вода; испугался уголь, остановился и не может идти дальше. Соломинка под ним загорелась, переломилась пополам и бултых прямо в воду; уголь полетел следом за ней, шлепнулся о воду, зашипел и тут же умер.

Остался боб один на берегу. Только как увидел, что случилось с товарищами, смешно ему стало, и он принялся хохотать; никак не мог удержаться и хохотал до тех пор, пока не лопнул. Неизвестно, что могло бы случиться с бобом, наверное, он тоже умер бы, но, на его счастье, как раз в это время проходил неподалеку портной, он подошел к ручью и сел отдыхать. Увидал портной, какое несчастье случилось с бобом, сердце у портного было доброе, он взял иголку с ниткой и сшил поскорее то место, где боб лопнул. Боб не знал, как и отблагодарить доброго портного; только, к несчастью, нитка у портного была черная; и вот с той поры у бобов всегда бывает на боку черная полоска.

Братья Гримм «Сладкая каша»

Жила одна маленькая девочка со своею матерью; они были так бедны, что подчас им нечего было даже поесть. Однажды девочка пошла в лес и по дороге встретила старушку, которая подарила ей глиняный горшочек.

— Только смотри, это горшочек не простой, — сказала она девочке. — Стоит ему только сказать: «Горшочек, вари!» — и в ту же минуту в нем заварится вкусная, сладкая кашка и будет вариться до тех пор, пока горшку не скажут: «Спасибо, горшочек, довольно!»

Девочка очень обрадовалась, поблагодарила старушку и сейчас же побежала к матери показать подарок.

С этих пор они уже больше не голодали, так как у них всегда была вкусная, сладкая каша.

Случилось раз девочке куда-то отлучиться; она долго не возвращалась, и мать, проголодавшись, приказала горшочку сварить кашу.

Когда каша вскипела, она наелась досыта, а потом хотела остановить горшочек, да забыла, как это сделать. Она кричала горшочку: «Довольно, довольно, перестань!», а спасибо-то и забыла сказать. Поэтому каша продолжала вариться, вариться без конца. Вот уж она поплыла через край, наполнила собою сначала всю кухню, потом весь дом, вытекла и затопила все соседние дома, всю улицу...

Переполошились соседи, выбежали из домов, но никто не знал, как остановить кипящий горшок, как помочь беде. Они черпали кашу ковшами, ведрами, но она все прибывала и прибывала...

Наконец показалась на улице девочка.

— Спасибо, горшочек, довольно! — закричала она. И в ту же минуту горшочек перестал варить.

Тогда все притащили ложки и принялись есть кашу.

Подумайте, сколько им пришлось съесть каши, прежде чем они смогли войти в свои дома!

Братья Гримм «Госпожа Метелица»

У одной вдовы было две дочери: одна старательная и красивая, а другая — и некрасивая, и ленивая. Только ленивица была родной дочерью матери и ее любимицей; а другую мачеха ненавидела. Взваливала на нее всю черную работу и не жалела ее. Посылала каждый день, зимой, на улице пряжу прясть. Пойдет бедняжка на большую дорогу, сядет там у колодца с прялкой и до тех пор прядет, пока у нее из- под ногтей кровь не выступит. Вот раз перепачкала она в крови веретено, наклонилась к колодцу обмыть его да и уронила в колодец. Как быть? Мачеха браниться будет. Заплакала девушка и пошла скорее к мачехе, повиниться в этой беде. Та на нее накинулась: «Умела, — говорит, — уронить веретено, сумей и вытащить! Ступай и доставай его, как знаешь». Пошла девушка опять к колодцу; не знает, как горю помочь, прыгнула сама за веретеном в колодец — и пошла ко дну. Очнулась она на зеленой лужайке, где было много цветов и солнышко светило так весело и грело ее. Пошла девушка по этой лужайке. Попадается ей печь: полна-полнешенька хлебами. А хлебцы сидят румяные, поджаристые и кричат ей:

Мы совсем испеклись!

Коль не вынешь ты нас,

Мы сгорим все как раз!

Она схватила лопату и вынула их из печи. Идет дальше. Попадается ей яблоня, вся покрытая яблоками спелыми, краснобокими, они и кричат ей:

Мы на солнышке созрели

И давным-давно поспели!

Эй, стряхни ты, девица,

Нас скорее с деревца!

Девушка чуть тряхнула яблоньку — яблоки дождем и посыпались на зеленую траву. Отрясла она все яблоки, сложила их в кучу и пошла дальше. Видит, стоит избушка, из окна этой избушки выглянула старая-престарая бабушка с длинными зубами. Испугалась девица и хотела прочь бежать. «Эй, девица, куда бежишь? Оставайся у меня! — кричит старуха. — Коли будешь все делать хорошенько, поживется тебе здесь веселенько. За старанье награжу: сама домой провожу». Девушке речь старухи понравилась, и она согласилась быть слугой у нее. А старуха-то эта была сама госпожа Метелица. И велела она ей перину себе так взбивать, чтобы перья во все стороны белым снегом на землю сыпались.

Угодила девушка старухе: особенно постель умела хорошо взбивать, и старуха не обижала ее. Кормила ее сладко и вдоволь, не говаривала ей ни одного грубого слова. Но девушке, как ни хорошо здесь жилось, захотелось домой, и стала она такая скучная, что госпожа Метелица раз ее спрашивает: «Чего тебе, девица, недостает?»

Девушка и говорит: «Хорошо мне у тебя, бабушка, здесь, под землей, жить, а все же домой, повидаться со своими хочется!»

«Это не плохо, — говорит Метелица, — что ты по своим соскучилась; значит, у тебя сердце доброе. А за то, что ты мне служила хорошо, я сама провожу тебя».

Взяла ее за руку, подвела к калитке и говорит:

Калиточка, калиточка,

Золотая ты плиточка,

Сама собой растворись,

Своим златом поделись!

Калитка распахнулась, и на девушку дождем посыпались червонцы, покрыли ее с головы до ног. «Вот это тебе награда за твое старанье! — говорит госпожа Метелица. — Да вот, кстати, возьми и веретено свое, что уронила тогда в колодец». Калитка захлопнулась, и красная девица очутилась опять на земле, недалеко от своего дома.

Когда она вошла во двор, петушок на крыше запел:

Кукареку! Наша девица идет —

Чисто золото с собой она несет!

Мачеха глядит на падчерицу и глазам не верит; встречает ее ласково, расспрашивает. Тут девица рассказала, что было с ней в колодце. Мачеха выслушала, и захотелось ей и своей родной дочке доставить такое же счастье. Усадила она ее прясть у колодца; а чтоб у дочки на веретене кровь была, уколола ей терновником палец и вымазала кровью веретено. Та пошла мыть веретено и нарочно бросила его в колодец, потом сама за ним в воду прыгнула. Очутилась и она на зеленой лужайке; идет тропинкой, видит: печь стоит с хлебами.

Те и крикнули ей:

Мы совсем испеклись!

Коль не вынешь ты нас,

Мы сгорим все как раз!

«Как же, стану я руки пачкать, — говорит ленивая девушка, — горите, мне какое дело!» А сама идет дальше.

Идет мимо яблоньки, та кричит ей:

Мои яблочки созрели

И давным-давно поспели;

Эй, стряхни ты, девица,

Их скорее с деревца!

«Очень нужно мне, что поспели! Как же, стану трясти; поди, другой еще в голову стукнет; небось сами свалятся», — говорит она и идет дальше.

Подошла к избушке госпожи Метелицы; та в окошко глядит. Девушка вошла в избушку и попросилась к госпоже Метелице на службу. Когда та согласилась взять ее, она одолела свою лень и в первый день старалась угодить своей госпоже; но на другой день ей скучно стало перину взбивать и подушки встряхивать, и она поскорее кое-как постель оправила. А на третий день и вовсе чуть дотронулась, а сама все ворчит, что ей не под силу эта работа. Посмотрела госпожа Метелица да и говорит: «Не нужна ты мне больше, ступай! Я тебя домой провожу и, что заслужила, тем награжу». Девушка обрадовалась: вот сейчас старуха ее всю золотом осыплет. Подошли они к калитке; та молча перед ними растворилась; когда же девушка переступила порог, на нее вдруг смола полилась. А старуха и говорит: «Это — награда за труды твои и усердие». И захлопнула за ней калитку. Приходит ленивица домой — чучело чучелом: вся в смоле; а петушок сидит на крыше и кричит:

Кукареку! Наша девица идет,

По лицу ее черна смола течет!

Смола так крепко пристала к лицу и рукам ленивицы, что не отмылась за всю жизнь.

Братья Гримм «Пряничный домик»

На опушке густого дремучего леса жил бедный дровосек с женою. Было у него двое детей: мальчик Гензель и девочка Гретель. Жена дровосека приходилась им не родной матерью, а мачехой. Трудно было подчас беднякам: случалось частенько им есть впроголодь, а иной раз и вовсе сидели они без хлеба. Раз во время такой сильной нужды лежал дровосек на своей жесткой постели и не мог заснуть от назойливых горьких дум. И говорит он жене со вздохом:

— Не придумаю я, как нам извернуться. Что нам делать с детьми, если и сами-то мы сидим без хлеба?

— А вот что я придумала, — отвечала ему жена, — уведем завтра пораньше детей в лес, в самую глухую чащу. Разведем там костер, оставим детям по кусочку хлеба, а сами пойдем работать. Дети останутся одни в лесу и ни за что не найдут дороги домой.

— Нет, не могу я тебя послушать, — сказал муж. — Не хватит у меня духу оставить в лесу своих детей, чтобы съели их там дикие звери.

— Эх ты, простофиля! — закричала жена. — Или ты хочешь, чтобы мы все померли от голода на твоих глазах, а ты будешь нам сколачивать гробы?

Тут жена стала его донимать до тех пор, пока он не обещал сделать, как она хотела. А дровосек все твердил:

— Эх, до смерти жаль мне моих горемычных детушек!

А дети не спали: они тоже были голодны. Слышали они все, что говорили отец с мачехой. Гретель горько плакала и жаловалась брату:

— Пропали мы теперь совсем!

— Перестань, — говорил ей Гензель, — что горевать? Погоди, я выручу из беды.

Как только заснули отец с мачехой, Гензель встал, оделся, открыл дверь и вышел из дома. Ясный месяц освещал белые камешки на дороге возле дома, и они блестели, как новые денежки. Гензель нагнулся и набил ими полный карман, а потом пришел домой и сказал сестре:

— Полно, Гретель, спи спокойно. Господь нам поможет.

И сам улегся на кровать.

На заре, пока еще солнышко не встало, мачеха разбудила детей:

— Эй, лежебоки, живо поднимайтесь, собирайтесь за дровами в лес!

И она дала детям по кусочку хлеба со словами:

— Вот вам и обед, да глядите, раньше времени его не съешьте, а то ведь вам больше ничего не перепадет.

Гретель спрятала оба куска себе под передник, а у Гензеля карман был битком набит голышами. И пошли все в лес. Шагнул Гензель раз, другой и остановился, шагнул еще и опять оглянулся на дом. Вот отец его и спрашивает:

— Ты чего это, Гензель, зеваешь? Иди, как следует, да смотри, не отставай.

А Гензель ему отвечает:

— Родимый мой батюшка, смотрю я на свою белую кошечку: уселась она на крыше, будто со мною прощается.

— Вот дурак-то! — закричала мачеха. — Да разве это твоя кошечка? Это труба белеет на солнце.

Но Гензель на самом деле никакой кошечки не видел, а просто кидал он на дорогу камешек по камешку. Забрался дровосек с детьми в самую чащу леса и стал им говорить:

— Вот что, ребятки: собирайте-ка здесь хворост, а я разведу вам огонек, чтобы вы согрелись.

Натаскали Гензель с Гретель большую кучу хвороста, а дровосек его поджег. Когда высоко поднялся кверху огонь, мачеха сказала:

— Отдохните, детки, у огонька, а мы пока станем дрова рубить. Нарубим дров и возьмем вас с собою домой.

Гензель и Гретель остались у костра и пообедали своими кусочками. Все время слышали они стук топора и были уверены, что отец их близко. На самом же деле это стучала сухая ветка: дровосек привязал ее к дереву, ветку ветром раскачивало, она и стучала. Долго сидели дети, устали и захотели спать. Легли они и заснули крепким сном, а когда проснулись, в лесу было совсем темно. Настала ночь. Заплакала Гретель:

— Ах, как же нам теперь отсюда выбраться?

— Постой, — уговаривал ее Гензель, — вот выйдет на небо месяц, и увидим мы дорогу.

Как только выглянула полная луна, Гензель взял за руку Гретель и пошел отыскивать дорогу. Камешки Гензеля блестели, как новые денежки, и по ним дети отлично разглядели дорогу домой. Шли они долго, шли всю ночь и на заре очутились перед родною избушкой. Когда дети постучались, мачеха сама открыла им дверь и закричала:

— Ах вы негодные! Мы думали, что вы уже никогда домой не придете! Как смели вы так долго спать в лесу?

Но отец все это время горевал о брошенных в лесу детях и теперь им очень обрадовался.

Прошло много ли, мало ли времени, и стало семье дровосека опять нечего есть. Мачеха снова пристала к мужу:

— У нас осталось только полкраюхи хлеба. Давай отведем детей подальше в лес, чтобы они уж ни за что домой не вернулись. Не умирать же нам с голоду вместе с ними!

Тяжко было слышать это бедному дровосеку.

«Эх, — подумал он, — лучше было бы поделиться с ребятками и последней коркой хлеба!»

А жена не дала ему и слова молвить, так и накинулась с упреками и бранью. И он опять уступил сварливой бабе.

Дети не спали и все слышали. Только заснули отец с мачехой, Гензель встал и пошел набрать камешков, но мачеха раньше заперла крепко-накрепко дверь, и Гензель вернулся ни с чем на свое место. Тогда он опять принялся уговаривать сестру:

— Спи, Гретель, полно плакать, Господь нас не оставит.

Чуть стала заря заниматься, мачеха разбудила детей, дала им по кусочку хлеба, еще меньше, чем в прошлый раз, и повела их в лес. По дороге Гензель поминутно останавливался и бросал назад крошки хлеба. Так искрошил он весь свой кусок.

— Что это, Гензель, ты все останавливаешься да смотришь назад? — сказал отец. — Шагай скорее.

— Я смотрю на моего белого голубка, — отвечал Гензель, — он уселся на крышу и прощается со мною.

— Вот дурак! — крикнула ему мачеха. — Какой еще там голубок? Это труба белеет на солнце.

А Гензель уже успел раскидать крошки по дороге.

Еще дальше прежнего увела злая мачеха детей, в такие места, где они никогда еще не были. Развела она им большой костер и сказала:

— Оставайтесь здесь, пока мы будем рубить дрова. Устанете, поспите, а вечером мы возьмем вас домой.

Гензель давно уже раскрошил весь свой хлеб по дороге, и Гретель поделилась с братом своим маленьким кусочком.

После обеда дети крепко заснули, а когда проснулись, в лесу стояла черная ночь. Отец с мачехой все еще не приходили за ними. Но Гензель уговаривал сестру:

— Полно, Гретель, поднимется над лесом месяц и осветит наши хлебные крошечки по дороге, по ним мы домой и вернемся.

Поднялся над лесом месяц, и собрались дети домой, но не могли отыскать ни одной крошечки: все их склевали лесные птицы. Тогда Гензель сказал сестрице:

— Ну как-нибудь да выберемся на дорогу.

Шли они всю долгую ночь и целый день, а лес все еще тянулся, и не было ему конца. Устали дети, проголодались: только им и перепадало поесть, что лесных ягод. Еле-еле передвигали они ноги, прилегли под дерево и крепко заснули.

Наутро дети пустились снова в путь-дорогу и опять шли долго, но из лесу не могли выйти и забирались все глубже в зеленую чащу. Среди полудня показалась детям беленькая птичка. Сидела птичка на ветке и пела песенку, да такую чудесную, что дети заслушались. Кончила птичка петь, тряхнула крылышками и улетела. Дети пошли за ней и скоро пришли к избушке. На крышу избушки и опустилась беленькая птичка. А избушка-то была не простая: вся сложена из вкусного белого хлеба, пряниками крыта, а в окошки вставлен чистый леденец. Гензель и говорит:

— Давай-ка, Гретель, за избушку возьмемся — вот славно пообедаем! Я стану есть крышу, а ты отведай оконца. Верно, оно сладко!

Гензель встал на цыпочки, отломил кусок крыши и принялся его уплетать за обе щеки, а сестренка стала кусать понемногу окошечко. Вдруг из избушки послышался тоненький голос:

Стук-стук под окном,

Кто ко мне стучится в дом?

А дети в ответ:

Ветерок к тебе пришел,

Неба светлого посол.

И по-прежнему продолжали они уплетать избушку. Гензелю понравилась крыша, а Гретель — окошко. Вот они и отломили себе по большому куску. Вдруг широко распахнулась дверь избушки, и показалась на пороге дряхлая старушка с костылем. Испугались Гензель и Гретель до смерти, даже куски свои уронили на землю. А старушка покачала головой и прошамкала:

— Эх, ребятки, как это вы сюда попали? Милости просим, оставайтесь у меня жить, ничего я вам дурного не сделаю.

И повела старушка детей за руки в свою избушку. Там на столе уже был чудесный обед приготовлен: молоко, пряники, орехи да яблоки. После обеда старуха постлала деткам две постельки, и Гензель подумал, когда улегся, что на небо попал, в рай.

А старуха на самом деле была злою- презлою колдуньей и только прикинулась ласковой. Она подстерегала детей и избушку пряничную только для приманки построила. И когда дети попадались на ее приманку, старуха их убивала, варила и ела. Глаза у старухи были красные, видела она ими плохо, зато чуяла человека издалека, точно зверь. Едва Гензель и Гретель подошли к ее избушке, она обрадовалась и стала посмеиваться:

— А, попались, голубчики, теперь не уйдете!

На другой день она встала рано, когда дети еще сладко спали, увидела раскрасневшиеся их личйки и проворчала:

— Славный будет для меня кусочек!

Потом взяла колдунья Гензеля своими костлявыми руками, отнесла его в стойло и заперла решетчатой загородкой. Если бы Гензель там стал кричать и звать на помощь, его все равно никто бы не услышал. Разбудила старуха и маленькую Гретель и закричала на нее:

— Эй, ты, лентяйка, вставай скорее! Неси воды да готовь своему брату обед получше. Надо его хорошенько откормить. Я его уже посадила в стойло: как станет он потолще — я им и пообедаю.

Горько-горько заплакала бедная Гретель, но не посмела ослушаться, пошла делать, что приказывала ей злая старуха.

С той поры Гензеля стали кормить хорошим обедом, а сестренка его подбирала только объедки. Старуха ходила к стойлу каждый день и спрашивала:

— Ну-ка, Гензель, протяни мне скорее палец, я его ощупаю — много ли в тебе прибавилось жиру.

Гензель протягивал из-за решетки сухонькую косточку, а старуха сослепу думала, что это взаправду палец Гензеля, и дивилась, отчего мальчик не толстеет. Так прошел целый месяц, а Гензель все не толстел. Наконец надоело старухе ждать, и она сказала Гретель:

— Эй, Гретель! Тащи скорее воды: завтра я зарежу Гензеля и сварю его, хоть он не откормился.

Горько заплакала бедная Гретель, а все же пришлось ей натаскать воды для старухи. Тогда взмолилась она Богу:

— Помоги нам, Господи Милостивый! Лучше бы на нас обоих напали в лесу дикие звери, тогда бы умерли мы оба!

А старуха на нее прикрикнула:

— Замолчишь ли ты, бестолковая? Все равно никто тебе не поможет!

На другой день рано повесила девочка над очагом котел и развела под ним огонь. А старуха говорит:

— Тесто я уже вымесила да и печку затопила: сначала будем хлебы печь.

Сказала она это и толкнула бедную девочку к большой печи. А из печи огонь так наружу и вырывается.

— Ну, полезай в печь! — закричала колдунья. — Посмотри, довольно ли в ней жару, не пора ли сажать хлебы.

Гретель хотела заглянуть в печь, а старуха задумала ее закрыть заслонкой, чтобы девочка в печке зажарилась. Но Гретель догадалась, что задумала колдунья, и сказала:

— Я ведь, бабушка, не знаю, как в печь влезают.

— Вот дура-то! — закричала колдунья. — Да разве здесь мало места? Сюда и я бы влезть могла!

И она просунула в печь голову.

Тогда Гретель изловчилась, толкнула старуху, да так сильно, что та разом вскочила в печку. Гретель ее захлопнула заслонкой, а сверху еще задвинула засовом. Ведьма принялась в печке страшно выть, а Гретель поскорее убежала и дала сгореть злой колдунье.

От печки Гретель побежала к стойлу, отперла его, выпустила Гензеля и весело закричала:

— Слушай, Гензель! Мы избавились от старухи! Нет уж ее больше в живых!

И Гензель вылетел из своего стойла, точно легкая птичка из клетки, и обнимался с сестрицей, и прыгал от радости. А потом они отправились в старухину избушку: теперь уж им некого было бояться. В избушке везде стояли сундуки с жемчугом и камнями самоцветными.

— Что, Гретель, — сказал Гензель, — эти- то будут, пожалуй, получше голышей?

И он набил полные карманы самоцветными камешками, а Гретель насыпала их полный передник.

— Ну а теперь и в дорогу, — сказал Гензель.

Вот они и пошли. Шли они час, шли два, пришли к большому озеру.

— Как же мы на другую сторону переправимся? — говорит Гензель. — Нет тут ни моста, ни дощечки.

— Нет и лодочки, — подхватила Гретель, — а только посмотри, вон там, далеко, плавает белая уточка. Давай-ка попросим, чтобы она нас перевезла. — И закричала Гретель уточке:

Утя наша, уточка!

Нет нигде дороги нам,

Ни дощечки, ни жердинки,

Отвези ты нас на спинке!

Послушалась уточка, подплыла к берегу и дала Гензелю сесть к себе на спинку. Стал Гензель кликать Гретель, чтобы села она рядом с ним, но Гретель сказала:

— Нет, тяжело уточке везти нас обоих сразу, пусть перевезет поодиночке.

Уточка их и перевезла по очереди. Переправились дети на другой берег и вдруг стали примечать, что в лесу пошла дорога знакомая. Так и пришли они к своей избушке, а когда ее издали увидели, пустились вперед, бегом. Вбежали дети в избушку и бросились к отцу. Бедный дровосек все время горевал о своих покинутых детях. А мачеха за это время успела умереть.

Гензель и Гретель вытрясли на пол свои карманы и передник. Тут жемчуг с камнями самоцветными по всей избушке рассыпались. И стал с тех пор дровосек с детьми жить да поживать да добра наживать: теперь уж им нечего было бояться голода.