Русские народные сказки для детей 5-6 лет в детском саду
Русские народные сказки для детей старшей группы ДОУ
Заяц-хваста
Жил-был заяц в лесу. Летом ему было хорошо, а зимой плохо — приходилось к крестьянам на гумно (гумно — место, где обмолачивают зерно) ходить овёс воровать.
Приходит он к одному крестьянину на гумно, а тут уж стадо зайцев. Вот он и начал им хвастать:
— У меня не усы, а усищи, не лапы, а лапищи, не зубы, а зубищи — я никого не боюсь.
Зайцы и рассказали тётке вороне про этого хвасту. Тётка ворона пошла хвасту разыскивать и нашла его под корягой.
Заяц испугался:
— Тётка ворона, я больше не буду хвастать!
— А как ты хвастал?
— У меня не усы, а усищи, не лапы, а лапищи, не зубы, а зубищи.
Вот она его маленько и потрепала:
— Боле не хвастай!
Раз сидела ворона на заборе, собаки её подхватили и давай мять, а заяц это увидел и думает: «Как бы вороне помочь?»
Выскочил на горочку и сел. Собаки увидали зайца, бросили ворону — и за ним, а ворона опять на забор. А заяц от собак ушёл.
Немного погодя ворона опять встретила этого зайца и говорит ему:
— Вот ты молодец: не хваста, а храбрец!
Царевна-лягушка
В старые годы у одного царя было три сына. Вот когда сыновья стали на возрасте, царь собрал их и говорит:
— Сынки мои любезные, покуда я ещё не стар, мне охота бы вас женить, посмотреть на ваших деточек, на моих внучат.
Сыновья отцу отвечают:
— Так что ж, батюшка, благослови. На ком тебе желательно нас женить?
— Вот что, сынки, возьмите по стреле, выходите в чистое поле и стреляйте: куда стрелы упадут, там и судьба ваша.
Сыновья поклонились отцу, взяли по стреле, вышли в чистое поле, натянули луки и выстрелили.
У старшего сына стрела упала на боярский двор, подняла стрелу боярская дочь. У среднего сына упала стрела на широкий купеческий двор, подняла её купеческая дочь.
А у младшего сына, Ивана-царевича, стрела поднялась и улетела, сам не знает куда. Вот он шёл, шёл, дошёл до болота, видит — сидит лягушка, подхватила его стрелу. Иван-царевич говорит ей:
— Лягушка, лягушка, отдай мою стрелу.
А лягушка ему отвечает:
— Возьми меня замуж!
— Что ты, как я возьму себе в жёны лягушку?
— Бери, знать, судьба твоя такая.
Закручинился Иван-царевич. Делать нечего, взял лягушку, принёс домой.
Царь сыграл три свадьбы: старшего сына женил на боярской дочери, среднего — на купеческой, а несчастного Ивана-царевича — на лягушке.
Вот царь позвал сыновей:
— Хочу посмотреть, которая из ваших жён лучшая рукодельница. Пускай сошьют мне к завтрему по рубашке.
Сыновья поклонились отцу и пошли.
Иван-царевич приходит домой, сел и голову повесил. Лягушка по полу скачет, спрашивает его:
— Что, Иван-царевич, голову повесил? Или горе какое?
— Батюшка велел тебе к завтрему рубашку ему сшить.
Лягушка отвечает:
— Не тужи, Иван-царевич, ложись лучше спать, утро вечера мудренее.
Иван-царевич лёг спать, а лягушка прыгнула на крыльцо, сбросила с себя лягушечью кожу и обернулась Василисой Премудрой, такой красавицей, что и в сказке не расскажешь.
Василиса Премудрая ударила в ладоши и крикнула:
— Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Сшейте мне к утру такую рубашку, какую видела я у моего родного батюшки.
Иван-царевич утром проснулся, лягушка опять по полу скачет, а уж рубашка лежит на столе, завёрнута в полотенце. Обрадовался Иван-царевич, взял рубашку, понёс к отцу.
Царь в это время принимал дары от больших сыновей. Старший сын развернул рубашку, царь принял её и сказал:
— Эту рубашку в чёрной избе носить.
Средний сын развернул рубашку, царь сказал:
— В ней только в баню ходить.
Иван-царевич развернул рубашку, изукрашенную златом-серебром, хитрыми узорами. Царь только взглянул:
— Ну, вот это рубашка — в праздник её надевать.
Пошли братья по домам — те двое — и судят между собой:
— Нет, видно, мы напрасно смеялись над женой Ивана-царевича: она не лягушка, а какая-нибудь хитра (хитра — колдунья).
Царь опять позвал сыновей:
— Пускай ваши жёны испекут мне к завтрему хлеб. Хочу узнать, которая лучше стряпает.
Иван-царевич голову повесил, пришёл домой. Лягушка его спрашивает:
— Что закручинился?
Он отвечает:
— Надо к завтрему испечь царю хлеб.
— Не тужи, Иван-царевич, лучше ложись спать, утро вечера мудренее.
А те невестки сперва-то смеялись над лягушкой, а теперь послали одну бабушку-задворенку посмотреть, как лягушка будет печь хлеб.
Лягушка хитра, она это смекнула. Замесила квашню, печь сверху разломала да прямо туда, в дыру, всю квашню и опрокинула. Бабушка-задворенка прибежала к царским невесткам, всё рассказала, и те так же стали делать.
А лягушка прыгнула на крыльцо, обернулась Василисой Премудрой, ударила в ладоши:
— Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Испеките мне к утру мягкий белый хлеб, какой я у моего родного батюшки ела.
Иван-царевич утром проснулся, а уж на столе лежит хлеб, изукрашен разными хитростями: по бокам узоры печатные, сверху города с заставами.
Иван-царевич обрадовался, завернул хлеб в ширинку (полотенце), понёс к отцу. А царь в то время принимал хлебы от больших сыновей. Их жёны-то поспускали тесто в печь, как им бабушка-задворенка сказала, и вышла у них одна горелая грязь.
Царь принял хлеб от старшего сына, посмотрел и отослал в людскую. Принял от среднего сына и туда же отослал. А как подал Иван-царевич, царь сказал:
— Вот это хлеб, только в праздник его есть.
И приказал царь трём своим сыновьям, чтобы завтра явились к нему на пир вместе с жёнами.
Опять воротился Иван-царевич домой невесел, ниже плеч голову повесил. Лягушка по полу скачет:
— Ква, ква, Иван-царевич, что закручинился? Или услыхал от батюшки слово неприветливое?
— Лягушка, лягушка, как мне не горевать? Батюшка наказал, чтобы я пришёл с тобой на пир, а как я тебя людям покажу?
Лягушка отвечает:
— Не тужи, Иван-царевич, иди на пир один, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром, не пугайся. Спросят тебя, скажи: «Это моя лягушонка в короб- чонке едет».
Иван-царевич и пошёл один.
Вот старшие братья приехали с жёнами, разодетыми, разубранными, нарумяненными, насурмлёнными. Стоят да над Иваном-царевичем смеются:
— Что же ты без жены пришёл? Хоть бы в платочке её принёс. Где ты такую красавицу выискал? Чай, все болота исходил.
Царь с сыновьями, с невестками, с гостями сели за столы дубовые, за скатерти браные — пировать. Вдруг поднялся стук да гром, весь дворец затрясся. Гости напугались, повскакали с мест, а Иван- царевич говорит:
— Не бойтесь, честные гости: это моя лягушонка в коробчонке приехала.
Подлетела к царскому крыльцу золочёная карета о шести белых лошадях, и выходит оттуда Василиса Премудрая: на лазоревом платье — частые звёзды, на голове — месяц ясный, такая красавица — ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать. Берёт она Ивана-царевича за руку и ведёт за столы дубовые, за скатерти браные.
Стали гости есть, пить, веселиться. Василиса Премудрая испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила. Закусила лебедем да косточки за правый рукав бросила.
Жёны болыиих-то царевичей увидали её хитрости и давай то же делать.
Попили, поели, настал черёд плясать. Василиса Премудрая подхватила Ивана- царевича и пошла. Уж она плясала-плясала, вертелась-вертелась — всем на диво. Махнула левым рукавом — вдруг сделалось озеро, махнула правым рукавом — поплыли по озеру белые лебеди. Царь и гости диву дались.
А старшие невестки пошли плясать: махнули рукавом — только гостей забрызгали, махнули другим — только кости разлетелись, одна кость царю в глаз попала. Царь рассердился и прогнал обеих невесток.
В ту пору Иван-царевич отлучился потихоньку, побежал домой, нашёл там лягушечью кожу и бросил её в печь, сжёг на огне.
Василиса Премудрая возвращается домой, хватилась — нет лягушечьей кожи. Села она на лавку, запечалилась, приуныла и говорит Ивану-царевичу:
— Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты ещё только три дня подождал, я бы вечно твоей была. А теперь прощай. Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве, у Кощея Бессмертного...
Обернулась Василиса Премудрая серой
Попадается ему навстречу старый старичок:
— Здравствуй, добрый молодец! Что ищешь, куда путь держишь?
Иван-царевич рассказал ему про своё несчастье. Старый старичок говорит ему:
— Эх, Иван-царевич, зачем ты лягушечью кожу спалил? Не ты её надел, не тебе её было снимать. Василиса Премудрая хитрей, мудрёней своего отца уродилась. Он за то осерчал на неё и велел ей три года быть лягушкой. Ну, делать нечего, вот тебе клубок: куда он покатится, туда и ты ступай за ним смело.
Иван-царевич поблагодарил старого старичка и пошёл за клубочком. Клубок катится, он за ним идёт. В чистом поле попадается ему медведь. Иван-царевич нацелился, хочет убить зверя. А медведь говорит ему человеческим голосом:
— Не бей меня, Иван-царевич, когда-нибудь тебе пригожусь.
Иван-царевич пожалел медведя, не стал его стрелять, пошёл дальше. Глядь, летит над ним селезень. Он нацелился, а селезень говорит ему человеческим голосом:
— Не бей меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.
Он пожалел селезня и пошёл дальше.
Бежит косой заяц. Иван-царевич опять спохватился, хочет в него стрелять, а заяц говорит человеческим голосом:
— Не убивай меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.
Пожалел он зайца, пошёл дальше. Подходит к синему морю и видит — на берегу, на песке, лежит щука, едва дышит и говорит ему:
— Ах, Иван-царевич, пожалей меня, брось в синее море!
Он бросил щуку в море, пошёл дальше берегом. Долго ли, коротко ли, прикатился клубочек к лесу. Там стоит избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивается.
— Избушка, избушка, стань по-старому, как мать поставила: к лесу задом, ко мне передом.
Избушка повернулась к нему передом, к лесу задом. Иван-царевич взошёл в неё и видит: на печи, на девятом кирпиче, лежит баба-яга костяная нога, зубы — на полке, а нос в потолок врос.
— Зачем, добрый молодец, ко мне пожаловал? — говорит ему баба-яга.— Дело пытаешь или от дела лытаешь?
Иван-царевич ей отвечает:
— Ах ты старая хрычовка, ты бы меня прежде напоила, накормила, в бане выпарила, тогда бы и спрашивала.
Баба-яга его в бане выпарила, напоила, накормила, в постель уложила, и Иван-царевич рассказал ей, что ищет свою жену, Василису Премудрую.
— Знаю, знаю,— говорит ему баба- яга,— твоя жена теперь у Кощея Бессмертного. Трудно её будет достать, нелегко с Кощеем сладить: его смерть на конце иглы, та игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, тот заяц сидит в каменном сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и тот дуб Кощей Бессмертный, как свой глаз, бережёт.
Иван-царевич у бабы-яги переночевал, и наутро она ему указала, где растёт высокий дуб.
Долго ли, коротко ли, дошёл туда Иван-царевич, видит — стоит, шумит высокий дуб, на нём каменный сундук, а достать его трудно.
Вдруг, откуда ни взялся, прибежал медведь и выворотил дуб с корнем. Сундук упал и разбился. Из сундука выскочил заяц — и наутёк во всю прыть. А за ним другой заяц гонится, нагнал и в клочки разорвал. А из зайца вылетела утка, поднялась высоко, под самое небо. Глядь, на неё селезень кинулся, как ударит её — утка яйцо выронила, упало яйцо в синее море...
Тут Иван-царевич залился горькими слезами — где же в море яйцо найти! Вдруг подплывает к берегу щука и держит яйцо в зубах. Иван-царевич разбил яйцо, достал иголку и давай у неё конец ломать. Он ломает, а Кощей Бессмертный бьётся, мечется. Сколько ни бился, ни метался Кощей, сломал Иван-царевич у иглы конец, пришлось Кощею помереть.
Иван-царевич пошёл в Кощеевы палаты белокаменные. Выбежала к нему Василиса Премудрая, поцеловала его в сахарные уста. Иван-царевич с Василисой Премудрой воротились домой и жили долго и счастливо до глубокой старости.
Хаврошечка
Есть на свете люди хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые своего брата не стыдятся.
К таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой, взяли её эти люди, выкормили и над работой заморили: она и ткёт, она и прядёт, она и прибирает, она и за всё отвечает.
А были у её хозяйки три дочери. Старшая звалась Одноглазка, средняя Двуглазка, а меньшая Триглазка.
Дочери только и знали, что у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала: их и обшивала, для них пряла и ткала — и слова доброго никогда не слыхала.
Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую коровку, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать.
— Коровушка-матушка! Меня бьют- журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрашнему дню мне велено пять пудов напрясть, наткать, побелить и в трубы покатать.
А коровушка ей в ответ:
— Красная девица, влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь — всё будет сработано.
Так и сбывалось. Влезет Хаврошечка коровушке в одно ушко, вылезет из другого — всё готово: и наткано, и побелено, и в трубы покатано.
Отнесёт она холсты к хозяйке. Та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а Крошечке-Хаврошечке ещё больше работы задаст.
Хаврошечка опять придёт к коровушке, обнимет её, погладит, в одно ушко влезет, в другое вылезет и готовенькое возьмёт, принесёт хозяйке.
Вот хозяйка позвала свою дочь Одноглазку и говорит ей:
— Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая, поди догляди, кто сироте помогает: и ткёт, и прядёт, и в трубы катает?
Пошла Одноглазка с Хаврошечкой в лес, пошла с нею в поле, да забыла матушкино приказание, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке. А Хаврошечка приговаривает:
— Спи, глазок, спи, глазок!
Глазок у Одноглазки и заснул. Пока Одноглазка спала, коровушка всё наткала, и побелила, и в трубы скатала.
Так ничего хозяйка не дозналась и послала вторую дочь — Двуглазку:
— Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая, поди догляди, кто сироте помогает.
Двуглазка пошла с Хаврошечкой, забыла матушкино приказание, на солнышке распеклась, на травушке разлеглась. А Хаврошечка баюкает:
— Спи, глазок, спи, другой!
Двуглазка глаза и смежила. Коровушка наткала, побелила, в трубы накатала, а Двуглазка всё спала.
Старуха рассердилась и на третий день послала третью дочь — Триглазку, а сироте ещё больше работы задала.
Триглазка попрыгала, попрыгала, на солнышке разморилась и на травушку упала.
Хаврошечка поёт:
— Спи, глазок, спи, другой!
А о третьем глазке и забыла.
Два глаза у Триглазки заснули, а третий глядит и всё видит: как Хаврошечка корове в одно ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала.
Триглазка вернулась домой и матери всё рассказала.
Старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу.
— Режь рябую корову!
Старик и так и сяк:
— Что ты, старуха, в уме ли? Корова молодая, хорошая!
— Режь, да и только!
Делать нечего. Стал точить старик ножик.
Хаврошечка про это спознала, в поле побежала, обняла рябую коровушку и говорит:
— Коровушка-матушка! Тебя резать хотят.
А коровушка ей отвечает:
— А ты, красная девица, моего мяса не ешь, а косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их схорони и никогда меня не забывай: каждое утро косточки водою поливай.
Старик зарезал коровушку. Хаврошечка всё сделала, что коровушка ей завещала: голодом голодала, мяса её в рот не брала, косточки её зарыла и каждый день в саду поливала.
И выросла из них яблонька, да какая! — яблочки на ней висят наливные, листья шумят золотые, веточки гнутся серебряные. Кто ни едет мимо — останавливается, кто проходит близко — заглядывается.
Много ли времени прошло, мало ли,— Одноглазка, Двуглазка, и Триглазка гуляли раз по саду. На ту пору ехал мимо сильный человек — богатый, кудреватый, молодой. Увидел в саду наливные яблочки, стал затрагивать девушек:
— Девицы-красавицы, которая из вас мне яблочко поднесёт, та за меня замуж пойдёт.
Три сестры и бросились одна перед другой к яблоне.
А яблочки-то висели низко, под руками были, а тут поднялись высоко, далеко над головами.
Сёстры хотели их сбить — листья глаза засыпают, хотели сорвать — сучки косы расплетают. Как ни бились, ни метались — руки изодрали, а достать не могли.
Подошла Хаврошечка — веточки к ней приклонились, и яблочки к ней опустились. Угостила она того сильного человека, и он на ней женился. И стала она в добре поживать, лиха не знать.
Сивка-бурка
Было у старика трое сыновей: двое умных, а третий — Иванушка-дурачок; день и ночь дурачок на печи.
Посеял старик пшеницу, и выросла пшеница богатая, да повадился кто-то по ночам ту пшеницу топтать и поедать.
Вот старик и говорит детям:
— Милые мои дети, стерегите пшеницу каждую ночь, поочерёдно: поймайте мне вора!
Приходит первая ночь. Отправился старший сын пшеницу стеречь, да захотелось ему спать: забрался он на сеновал и проспал до утра. Приходит домой и говорит:
— Всю ночь не спал, иззяб, а вора не видал.
На вторую ночь пошёл средний сын и также проспал всю ночку на сеновале.
На третью ночь приходит черёд Ивану идти. Взял он аркан и пошёл. Пришёл на межу и сел на камень: сидит, не спит, вора дожидается. В самую полночь прискакал на пшеницу разношёрстный конь: одна шерстинка золотая, другая — серебряная; бежит — земля дрожит, из ноздрей дым столбом валит, из очей пламя пышет. И стал тот конь пшеницу есть: не столько ест, сколько топчет.
Подкрался Иван на четвереньках к коню и разом накинул на шею аркан. Рванулся конь изо всех сил — не тут-то было! Иван упёрся, аркан шею давит. И стал тут конь Ивана молить:
— Отпусти ты меня, Иванушка, а я тебе великую сослужу службу.
— Хорошо,— отвечает Иванушка,— да как я потом тебя найду?
— Выйди за околицу,— говорит конь,— свистни три раза и крикни три раза: «Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной как лист перед травой!» — я тут и буду!
Отпустил коня Иван и взял с него слово — пшеницу больше не есть и не топтать.
Пришёл Иванушка домой. Спрашивают братья:
— Ну что, дурак, видел вора?
Говорит Иванушка:
— Поймал я разношёрстного коня, пообещал он больше не ходить в пшеницу — вот я его и отпустил.
Посмеялись вволю братья над дураком, но только уж с этой ночи никто пшеницу не трогал.
Скоро после этого стали по деревням и городам царские глашатаи ходить и клич кликать:
— Собирайтесь, бояре и дворяне, купцы и мещане, и простые крестьяне, все к царю на праздник, на три дня; берите с собой лучших коней, и кто на своём коне до царевнина терема доскочит и с царевниной руки перстень снимет, за того царь царевну замуж отдаст.
Стали собираться на праздник и Иванушкины братья: не то, чтобы уж самим скакать, а хоть на других посмотреть.
Просится и Иванушка с ними. Говорят ему братья:
— Куда тебе, дурак: людей, что ли, хочешь пугать? Сиди себе на печи да золу пересыпай.
Уехали братья. Взял Иванушка у невесток лукошко и пошёл грибы собирать.
Вышел Иванушка в поле, лукошко бросил, свистнул три раза и крикнул три раза:
— Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной как лист перед травой!
Конь бежит, земля дрожит, из очей пламя, из ноздрей дым столбом валит; прибежал и стал перед Иванушкой как вкопанный.
Говорит конь Ивану:
— Влезай мне, Иванушка, в правое ухо, а в левое вылезай.
Влез Иванушка коню в правое ухо, в левое вылез — и стал таким молодцом, что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке сказать. Сел тогда Иванушка на коня и поскакал на праздник к царю.
Прискакал на площадь перед дворцом, видит — народу видимо-невидимо, а в высоком терему, у окна, царевна сидит, на руке перстень — цены нет, собой — красавица из красавиц.
Никто до неё скакать и не думает: никому нет охоты шею ломать. Ударил тут Иванушка своего коня по крутым бёдрам: осерчал конь, прыгнул — только на три бревна до царевнина окна не допрыгнул. Удивился народ, а Иванушка повернул коня и поскакал назад; братья его нескоро посторонились, так он их шёлковой плёткой хлестнул.
Кричит народ: «Держи! Держи его!» — а Иванушкин уж и след простыл.
Выехал Иван из города, слез с коня, влез ему в левое ухо, в правое вылез и стал опять прежним Иванушкой-дурачком. Отпустил Иванушка коня. Набрал лукошко мухоморов, принёс домой и говорит:
— Вот вам, хозяюшки, грибков!
Рассердились тут невестки на Ивана:
— Что ты, дурак, за грибы принёс? Разве тебе одному их есть!
Усмехнулся Иван и опять залёг на печь.
Пришли братья домой и рассказывают отцу, как они в городе были и что видели, а Иванушка лежит на печи да посмеивается.
На другой день старшие братья опять на праздник поехали, а Иванушка взял лукошко и пошёл за грибами.
Вышел он в поле, свистнул, крикнул- гаркнул:
— Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной как лист перед травой!
Прибежал конь и стал перед Иванушкой как вкопанный. Перерядился опять Иван и поскакал на площадь.
Видит, на площади народу ещё больше прежнего: все на царевну любуются, а прыгать никто и не думает — кому охота шею ломать?!
Ударил тут Иванушка своего коня по крутым бёдрам: осердился конь, прыгнул — и только на два бревна до царевнина окна не достал. Поворотил Иванушка коня, хлестнул братьев, чтоб посторонились, и ускакал.
Приходят братья домой, а Иванушка уж на печи лежит, слушает, что братья рассказывают, и посмеивается...
На третий день опять братья поехали на праздник, прискакал и Иванушка.
Стегнул он своего коня плёткой. Рассердился конь пуще прежнего: прыгнул — и достал до окна.
Иванушка поцеловал царевну в сахарные уста, схватил с её пальца дорогой перстень, повернул коня и ускакал.
Тут уж и царь, и царевна стали кричать:
— Держи! Держи его!
А Иванушкин след простыл.
Пришёл Иванушка домой: одна рука тряпкой обмотана.
— Что это у тебя такое? — спрашивают Ивана невестки.
— Да вот,— говорит Иван,— грибы искал да сучком накололся.
И полез Иван на печь.
Пришли братья, стали рассказывать, что и как было, а Иванушке на печи захотелось на перстень посмотреть: как приподнял он тряпку — избу всю так и осияло.
Крикнули на него братья:
— Перестань, дурак, с огнём баловать! Ещё избу сожжёшь!
Дня через три идёт от царя клич: чтобы весь народ, сколько ни есть в его царстве, собирался на пир к нему и чтобы никто не смел дома оставаться, а кто царским пиром побрезгает — тому голову с плеч!
Нечего тут делать: пошёл на пир старик со всей семьёй. Пришли, за столы дубовые уселись, пьют, едят, разговоры разговаривают.
В конце пира стала царевна мёдом из своих рук гостей обносить. Обошла
всех. Подходит к Иванушке последнему, а на дураке-то платьишко худое, весь в саже, волосы дыбом, одна рука грязной тряпкой завязана.
— Зачем это у тебя, молодец, рука обвязана? — спрашивает царевна.— Развяжи-ка!
Развязал Иванушка руку, а на пальце царевнин перстень — так всех и осиял. Взяла тогда царевна дурака за руку и повела к отцу.
— Вот, батюшка, мой суженый!
Обмыли слуги Иванушку, причесали,
одели в царское платье, и стал он таким молодцом, что отец и братья глядят — и глазам своим не верят.
Сыграли свадьбу царевны с Иванушкой и сделали пир на весь мир.
Я там был, мёд, вино пил, по усам текло, а в рот не попало.
Никита Кожемяка (в обработке К. Ушинского)
В старые годы появился невдалеке от Киева страшный змей. Много народа из Киева потаскал в свою берлогу, потаскал и поел. Утащил змей и царскую дочь, но не съел её, а крепко-накрепко запер в своей берлоге. Увязалась за царевной из дому маленькая собачонка. Как улетит змей на промысел, царевна напишет записочку к отцу, к матери, привяжет записочку собачонке на шею и пошлёт её домой. Собачонка записочку отнесёт и ответ принесёт.
Вот раз царь и царица пишут царевне: узнай-де от змея, кто его сильней.
Стала царевна от змея допытываться и допыталась.
— Есть,— говорит змей,— в Киеве Никита Кожемяка — тот меня сильней.
Как ушёл змей на промысел, царевна и написала к отцу, к матери записочку: есть-де в Киеве Никита Кожемяка, он один сильнее змея. Пошлите Никиту меня из неволи выручить.
Сыскал царь Никиту и сам с царицею пошёл его просить выручить их дочку из тяжёлой неволи. В ту пору мял Кожемяка разом двенадцать воловьих кож. Как увидел Никита царя — испугался: руки у Никиты задрожали, и разорвал он разом все двенадцать кож. Рассердился тут Никита, что его испугали и ему убытку наделали, и, сколько ни упрашивали его царь и царица пойти выручить царевну, не пошёл.
Вот и придумал царь с царицей собрать пять тысяч малолетних сирот — осиротил их лютый змей — и послали их просить Кожемяку освободить всю русскую землю от великой беды. Сжалился Кожемяка на сиротские слёзы, сам прослезился. Взял он триста пудов пеньки, насмолил её смолою, весь пенькою обмотался и пошёл.
Подходит Никита к змеиной берлоге, а змей заперся, брёвнами завалился и к нему не выходит.
— Выходи лучше на чистое поле, а не то я всю твою берлогу размечу! — сказал Кожемяка и стал уже брёвна руками разбрасывать.
Видит змей беду неминучую, некуда ему от Никиты спрятаться, вышел в чистое поле.
Долго ли, коротко ли они билися, только Никита повалил змея на землю и хотел его душить. Стал тут змей молить Никиту:
— Не бей меня, Никитушка, до смерти! Сильнее нас с тобой никого на свете нет. Разделим весь свет поровну: ты будешь владеть в одной половине, а я — в другой.
— Хорошо, — сказал Никита.— Надо же прежде межу проложить, чтобы потом спору промеж нас не было.
Сделал Никита соху в триста пудов, запряг в неё змея и стал от Киева межу прокладывать, борозду пропахивать; глубиной та борозда две сажени с четвертью. Провёл Никита борозду от Киева до самого Чёрного моря и говорит змею:
— Землю мы разделили — теперь давай море делить, чтобы о воде промеж нас спору не вышло.
Стали воду делить — вогнал Никита змея в Чёрное море да там его и утопил.
Сделавши святое дело, воротился Никита в Киев, стал опять кожи мять, не взял за свой труд ничего. Царевна же воротилась к отцу, к матери.
Борозда Никитина, говорят, и теперь кое-где по степи видна: стоит она валом сажени на две высотою. Кругом мужички пашут, а борозды не распахивают: оставляют её на память о Никите Кожемяке.
Похожие статьи:
Сказки для детей подготовительной группы
Русская народная сказка «Царевна-лягушка»
Нет комментариев. Ваш будет первым!