Рассказы о труде для школьников
Эти рассказы воспитывают и развивают любовь к труду, рассказывают о необходимости трудиться, что только труд приведёт к успеху в жизни.
Собирай по ягодке – наберёшь кузовок. Автор: Борис Шергин
У Вани была бабушка — добрая, приветливая.
С малышами говорила весело, каждого утешит и рассмешит. Со стариками беседовала рассудительно. Приветливая улыбка всегда была на её лице. Старики говорили: «Хоть какая беда, а эта старуха ладно задумает, тихонько скажет». Один старичок как-то сказал Ване:
— Твоя бабка из песен сделана, из пословиц сложена.
— Моя бабушка и рисовать умеет, — сказал Ваня.
— Это особое дело. У твоей бабки есть звание «мастер малярного дела». Она и штукатурное и малярное дело умеет, и краску всякую знает, и древесную породу понимает. В клубе художники с ней советовались, какую краску на чём разводить, чтобы прочно было и красиво.
Вот как-то раз Ваня допытывался:
— Бабушка, о чём ты разговаривала с Митей-паркетчиком? Ты ещё сказала: «Глаза страшатся, руки делают». О чём тебе рассказывал Митя?
— Митя рассказывал о своей работе. Очень любопытно.
Митя — художник. Но работает не краской, не кистями. Он украшает деревянным узором шкатулки, столы, шкафы.
Под рукой у Мити тоненькие дощечки из дерева разных пород. Тут красное дерево, чёрный дуб, коричное дерево. У каждого дерева свой цвет.
Распилены эти дощечки на квадратики, шашечки, кружочки. И Митя выклеивает этими шашечками узор на шкатулке или на шкафчике. Эти деревянные листочки присаживает один к другому на клею.
Иногда узор простой: полоски идут сверху вниз, но у Мити выходило так нарядно, что любо-дорого посмотреть. Дорожка чёрная, коричневая, потом дорожка чёрная, потом красная, белая. Эти дорожки повторяются в том же порядке. Благодаря прозрачности цветного дерева любая вещь кажется богато украшенной.
Недавно мастер поручил Мите выклеить столешницу — верхнюю доску стола — и сказал:
— Это заказ от академии. Сроку дано две недели.
Митя с жаром принялся за дело. Обдумал рисунок и в один день закончил верхний угол и сам пришёл в восторг от своей работы.
Целую неделю Митя радовался, что ему доверена такая важная работа. Утром проснётся рано и до полудня валяется в постели. В воображении своём видит работу законченной, любуется ею, всплёскивает руками от радости: одеваясь, танцует и поёт. На минуту присядет к столу, подберёт нужные до
щечки, но радость подмывает его. Бежит на улицу, встречает приятелей:
— Подумайте, ребята, моим художеством будут любоваться профессора и академики.
Вечером побежит в кино.
За неделю работа не подвинулась ни на полмизинца. В субботу вечером Митя вдруг устал веселиться. Снял газету, которою была прикрыта доска, и смутился и испугался. Прекрасно сделанный узор одиноко красовался, как цветок на фоне голой земли.
Митя всплеснул ладонями:
— Что я наделал! Сроку осталась одна неделя. Я не успею ничего...
Часом позже мастер, проходя двором, увидел, что на крылечке сидит Митя.
— Митя, ты плачешь?
— Мастер, я обманул ваше доверие.
— Иди, покажи мне твою работу.
Зашли в Митину комнату. Взглянув на столешницу, мастер сказал:
— То, что ты сделал, сделано отменно и прекрасно.
— Мастер, милый, какие же участки надо отхватывать мне каждый день, чтобы поспеть к сроку? Работа будет тяп-ляп, а я привык изящно и тщательно.
— Слушай меня, Митя. Я твой начальник и даю тебе норму работы: каждый день выклеивай и отделывай на доске столько, сколько покроет твоя ладонь. Ни меньше, ни больше. И дело будет подвигаться, и отделку будешь производить не спеша, в твоём вкусе.
Митя прилежно, как ученик, начал выполнять урок, данный мастером.
Он сначала не верил, что при такой малой норме успеет кончить работу в срок. Пригоняет пластинки одну к другой тщательно — комар носа не подточит. Но окинет глазами, сколько ещё пустого места остаётся, и испугается. Однако глаза страшатся, а руки делают.
А руки у Мити были золотые.
Тихо подвигалась ладонь по доске, и вслед за движением Митиной руки доска превращалась в цветущий сад.
За сутки раньше срока Митя закончил работу. Пригладил утюгом и отполировал волчьим зубом.
Мастер долго любовался работой, потом молча обнял Митю...
Бабушка закончила свой рассказ словами: «Собирай по ягодке — наберёшь кузовок».
Красный день. Автор: Валентин Распутин
Вспоминаю себя, мне тринадцать лет. Мы живём в леспромхозовском посёлке, я только что вернулся на летние каникулы из школы, которая находится в райцентре, в пятидесяти километрах от дома. Живём без отца, нас у матери трое, я самый старший. С вечера мать начинает тяжело вздыхать: завтра и послезавтра, в пятницу и субботу, общественная баня, мать — банщица. Ей надо натаскать с речки подле Ангары по крутому красному яру сотни вёдер воды, чтобы заполнить два огромных чана. Руки у матери вытянуты, болят, болит и спина, а на коромысле воду по крутизне не поднять, коромысло не годится.
Я уже решил, слушая мать, что утром помогу ей, хоть она и не просит, считая, что после школы надо дать мальчишке отдохнуть. Но что такое «помогу»? Это значит, что я с вёдрами и она с вёдрами, на узкой каменистой тропке не разойтись, и мать то и дело будет заставлять меня отдыхать. Уставая сама, она считает, что я, мальчишка, устаю ещё больше, что детские мои силёнки надрывать нельзя.
Поэтому я решаю поступить по-другому. Светает летом рано, по первому же свету можно подняться и до того, как уберётся по дому мать, перетаскать хоть пол-Ангары. Но для этого надо подняться так, чтобы не разбудить мать. И я выдумываю, что мне в избе душно, я буду спать в сенях.
Утром вскакиваю часа в четыре. Ещё сумерки, прохладные, знобкие, но с чистым небом, обещающим красный день. Бегу, согреваясь, к бане, отмыкаю её и заглядываю в чан — в тот, который на топке. Дна не видать, это бездна, туда провалится с потрохами всё, что угодно. Но делать нечего, я берусь за вёдра и скатываюсь к речке. Она шумит, прыгает по камням, над Ангарой рядом стоит парок. Плещу себе из речки в лицо, на мгновение замираю. Всё, теперь вперёд.
Часов у меня нет, я знаю только, что надо торопиться. Подъём занимает минуту-полторы, но взбегать приходится с задержанным дыханием. Чуть расслабишься, чтобы перевести дух, — сдвинуться потом трудно. И я ещё от воды разбегаюсь с поднятыми на руках вёдрами, чтобы не задевать о камни, и всё равно задеваю, всё равно плещу на себя. Остатки приношу в чан, и они булькают где-то так глубоко, что едва слышны. Потом снова вниз. Вверх и вниз, вверх и вниз, десятки и десятки раз. Запарившись, припадаю к речке, жадно пью; от пота и наплесков я мокр с головы до ног, но обсыхать некогда.
И я успеваю. Но, возвращаясь домой, я знаю, что такое усталость. Меня качает. В избе у нас ещё тихо, я осторожно приоткрываю дверь в сенцы, отметив, что мать не выходила, сбрасываю мокрую одежду
в угол и залезаю под одеяло. Всё равно матери разогревать топку, всё равно ей идти. Вот удивится-то! Так и подогнутся под нею ноги! Я моментально засыпаю.
Просыпаюсь от плача. Дверь из избы в сенцы приоткрыта, и я слышу, как топчутся вокруг матери сестрёнка с братишкой, как она сквозь слёзы что- то отвечает им. И плачет, и плачет. И чувствую, как у самого у меня проступают слёзы, как сладким страданием забивает горло. Так хорошо!...jpg "рассказы о труде")
...Мы жили в непролазной нужде, видели, каково приходится нашим матерям накормить-обшить нас, и взять на себя доступную нам, ребятишкам, долю их трудов было для нас так же естественно, как съесть кусок хлеба. Подталкивать к помощи нас не приходилось. У матери радостей было в те суровые послевоенные годы ещё меньше, чем у нас, всякая радость от нас и шла, и мы своим услужением старались её доставить. Мы рано становились взрослыми, и, с точки зрения иных теоретиков воспитания, детства у нас не было.
В самом деле: где ему быть? С семи годочков верхом на лошади возишь копны в сенокосную страду, с десяти кормишь ушицей всю семью, с двенадцати боронишь колхозные поля, с четырнадцати пашешь, как взрослый мужик... Костры жгли в лесу да у Ангары больше за делом; за ягодой, за грибами шли с вёдрами, чтобы принести домой, на острова плавали, чтобы нарвать дикий лук и чеснок... С малых лет в работе, в пособи, как говорилось о ребятишках, нопочему же тогда с такой радостью, с такой полнотой и теплотой, с таким чувством необъятности выпавшего нам счастья вспоминаются те годы?
Детство есть детство, это верно. Оно, открывая мир, удивляется и радуется любой малости. Но и при этом никогда не соглашусь я, что мы были чем-то обделены (кроме, быть может, книг, которые узнавали позже). Напротив, считаю, что повезло нам с выпавшими на детство трудными годами, ибо тогда не было времени на воспитание, а шли мы вместе со взрослыми ото дня ко дню, и шли, естественно, научаясь любви, состраданию, трудам и правилам, которые вкладываются в нравственность...
Похожие статьи:
Рассказы о животных для школьников. Барсучий нос
Ушинский. Как рубашка в поле выросла
Нет комментариев. Ваш будет первым!